Архив рубрики «Рекомендуем к прочтению»

Одна з найкрасивіших великопісних служб, що відбувається регулярно протягом як Чотиридесятниці, так і Страсної седмиці — літургія Передосвячених Дарів. Для багатьох саме це богослужіння є «візитною карткою» літургійних особливостей Великого посту.

Призначена спочатку для всіх днів року, коли не звершується Євхаристия, літургія Передосвячених Дарів служиться тепер лише у середи та п’ятниці Чотиридесятниці і з понеділка до середи Страсної седмиці, а також у четвер 5-ї седмиці та у дні пам’яті храмового святого або полієлейних святих, якщо вони випадуть на будній день посту. Такими днями звичайно бувають перше і друге віднайдення глави Іоанна Предтечі (24 лютого / 9 березня) та пам’ять 40 мучеників Севастійських (9/22 березня). Колись ця літургія відправлялася в усі будні дні посту, а на Страсній седмиці — і у Велику П’ятницю. До першого закриття Києво-Печерської Лаври більшовиками в 1920 році літургія Передосвячених Дарів тут відправлялася щодня у будні Великого посту, крім понеділка й вівторка 1-ї седмиці; нині ця традиція втрачена.

Літургія Передосвячених Дарів являє собою службу, побудовану на основі вечірні, метою якої є причащання віруючих Дарами, освяченими в попередню неділю на євхаристійній літургії св. Василя Великого. Хоча в багатьох храмах її звершують вранці, уставом передбачається все ж таки саме вечірнє причащання й, відповідно, строгий піст упродовж усього дня.

Передумовою до виникнення літургії Передосвячених Дарів було домашнє самопричащання християн, відоме з глибокої давнини. Уже в часи св. Василя Великого це було «тривалим звичаєм», який він схвалював. Ще раніше, у св. Іустина Філософа, знаходимо свідчення, що в його часи диякони приносили Св. Дари додому християнам, котрі з якихось причин не могли відвідати євхаристійне зібання. Про дозвіл віруючим брати додому частину євхаристійного Хліба пише Кирило Александрійський, а в працях Тертуліана домашнє причащання подається як звичайне повсякденне явище.

Найперші свідчення про існування літургії Передосвячених Дарів наводяться у «Великодній хроніці» — документі початку VII століття. Тут говориться: «Цього року за Сергія, патріарха Константинопольського, з першого тижня посту, четвертого індикту (615 року) почали співати після «Нехай направиться» під час перенесення Передосвячених Дарів зі скевофілакіону (сосудохранительниці — прибудови або окремої будівлі поруч із храмом, де готувалися дари для літургії) на престол, після того, як ієрей скаже «За даром Христа Твого», народ одразу починає «Нині сили небесні»…».

Питання про авторство літургії Передосвячених Дарів залишається відкритим. У нинішніх служебниках літургія приписується святителеві Григорію Двоєслову (Великому), папі Римському, однак цей надпис з’являється в богослужбових книгах лише з XVI століття. Більш ранні рукописи називають автором літургії Передосвячених Дарів свт. Василя Великого, Єпифанія Кіпрського, Германа Константинопольського. Можливо, закріплення імені свт. Григорія Великого за чином Передосвячених відбулося через те, що його Сакраментарій містить вказівку на практиковане в Римі у Велику П’ятницю (один раз на рік) освячення Чаші через опускання в неї Передосвяченого Хліба.

У сучасній практиці Православних Церков поширено два погляди на освячення чаші на Передосвяченій літургії. Церкви, що дотримуються давньої грецької традиції, вважають, що вино в потирі освячується через з’єднання із часткою Тіла Христового, що опускається в нього. Руська ж Церква й залежні в богословському відношенні від неї Церкви з XVII століття вважають, що вино в чаші «благословлене», але не освячене в Кров Христову. Така думка сформувалася під впливом богослов’я київського святителя Петра Могили, залежного від латинського вчення про форму й матерії таїнства. У Требнику Петра Могили вміст чаші на Передосвяченій літургії називається «простим вином» навіть після з’єднання із часткою Тіла Христового. Крім того, Петро Могила, зауважує: «Коли від Чаші п’єш або диякону подаєш, нічого не промовляй, тому шо там просте вино, а не Владичня Кров, тільки заради церемоніального звичаю вживане, замість полоскання вуст».

У той же час багато свідчень промовляє на користь грецької практики. Так, у листі Константинопольського патріарха Михаїла III до єпископа Павла Галліпольського 1174 року, який озаглавлений «Про Передосвячені», говориться про спосіб приготування Агнця для літургії в константинопольській традиції: «В останній тиждень, Сиропусний, коли звершується повна містагогія, приготуй більше святих хлібів, ніж звичайно. Після причащання хліби зберігаються в спеціально призначеній скриньці до п’ятниці. Святою Кров’ю їх не кропити, тому що чаша в кожний пісний день готується й освячується звершенням Передосвяченої літургії, під час якої Передосвячений хліб, після піднесення й роздроблення, покладається в чашу. І який смисл у попередньому змішуванні Святої Крові з божественним Хлібом? Адже Передосвячена служится тільки для того, щоб освятити святу чашу».

Професор Афінського університету священик Стефан Алексопулос наводить дані з близько 30-ти ранніх джерел, від третього до дев’ятого століття, що говорять про заготовляння тільки Тіла Христова для Передосвяченої літургії, не насиченого Св. Кров’ю. Чаша освячувалася під час літургії через покладання в неї частки Передосвяченого Агнця. Цей звичай зберігався й пізніше. Візантійський автор чотирнадцятого століття Костянтин Арменопул пише: «При заготуванні правильніше не насичувати Передосвячені Дари Кров’ю Господньою за допомогою лжиці. Так і роблять у нашій Великій Церкві». У цей час, мабуть, уже виникла й інша практика — змочувати заготовлений Агнець краплями Св. Крові. Однак практика заготовлення Агнця без окроплення або насичення його Св. Кров’ю зберігалася в греків аж до кінця XVIII – початку XIX століття.

У грузинському перекладі ієрусалимського чину літургії Передосвячених міститься молитва, що припускає освячення чаші. Молитва про сходження Святого Духа на«змішання», що знаходиться в чаші, і про його освячення є й у богослужбовій традиції нубійського християнства: «Господи Боже наш, собезначальний Всечесному Отцю Твоєму і Святому Духу, Ти, що витік для нас як джерело святості, зішли Духа Твого Святого на змішання в чаші сій і зміни його цією передосвяченою часткою…».

Після початкового виголосу «Благословенне Царство» починається звичайна вечірня: читання початкового псальма, мирна єктенія та кафізма. Кафізма на вечірнях Великого посту читається завжди 18-а, і під час її читання священнослужителі готують Святі Дари для перенесення на престол. У багатьох храмах сьогодні Дари і так зберігаються на престолі, але все одно для здійснення великого входу їх потрібно перенести на жертовник. Тому заготовлений у неділю Агнець спочатку дістають із дарохранительниці і кладуть на дискос, потім переносять на жертовник, і вже там вливають вино в потир і покривають сосуди покрівцями й воздухом («аером»).

Після «Господи взиваю», входу, співу «Світло тихе» і прокимна іде читання паремій, звичайних для великопісної вечірні. Між першою та другою паремією священик благословляє зібрання запаленою свічею і кадилом, виголошуючи: «Світло Христове просвіщає всіх». Про звичай запалення світильників під час читання Писання (читання було призначене переважно для катехуменів, що готуються прийняти хрещення у Велику Суботу) говорить свт. Іоанн Златоуст. Збереглися й світильники IV–V століть із написом «Світло Христове просвіщає всіх».

Після читань співається «Нехай направиться молитва моя» — респонсорний псальм 140. Структура цієї пісні подібна до великого прокимну. Перше згадування про кадіння під час співу даного псальма зустрічається у Феодорита Кирського. Таким чином, на нинішньому богослужінні псалом 140 виконується двічі: під час співу «Господи взиваю» разом із псальмами 141, 129 і 116, і в якості самостійної пісні. Як видно, «Нехай направиться» залишилося в чині Передосвячених як наслідок літургійної «консервативності» найбільш важливих служб церковного року.

Після співу «Нехай направиться» читається молитва прп. Єфрема Сиріна з 3-ма земними поклонами. Незважаючи на те, що в Служебнику в чині літургії Передосвячених Дарів ця молитва відсутня, на практиці вона читається двічі: у цьому місці й після Херувимської пісні.

Після цього йдуть звичайні для синаксиса єктенії: сугуба й про оглашених, а із четвертої седмиці посту — і про «тих, що просвіщаються», тобто катехуменів, що готуються прийняти хрещення вже цього року у Велику Суботу. Слідом за цим, як і в сучасному візантійському чині євхаристійних літургій, читаються дві молитви вірних і відбувається перенесення Дарів з жертовника на престол — великий вхід.

Під час великого входу співається херувимська пісня «Нині сили небесні…», відома, як зазначено вище, з початку VII століття. Сама процесія входу відбувається у мовчанні. Порядок входу раніше був звичайним: диякон ніс дискос, священик — потир, але потім виник звичай нести священикові дискос і чашу разом. Диякон у цьому випадку йде перед Дарами з кадильницею.

Після поставляння Дарів на престол читається прохальна єктенія, яка одночасно передує Молитві Господній. Виникла одного разу в цьому місці в чині Передосвячених, ця єктенія згодом виявилася продубльованою у чині євхаристійних літургій: 1) після анафори, перед співом «Отче наш» і 2) після великого входу, перед цілуванням миру. Після єктенії читається центральна молитва Передосвяченої літургії, у якій священик просить, щоб Господь позбавив «нас і вірний народ Свій» від усякої нечистоти, освятив душі й тіла, щоб із чистим сумлінням, «незасоромленим лицем» і «просвіченим серцем» усі віруючі з’єдналися через причащання із Самим Христом, істинним Богом.

Після співу «Отче наш» у главопреклонній молитві священик ще раз просить, щоб Господь удостоїв усіх тих, що зібралися причаститися животворящих Тіла й Крові. Слідом за виголосом «Передосвячена свята — святим» роздрібнюється Агнець, частка його покладається в потир і додається теплота.

Причащання в грецькій традиції відбувається за звичайним чином. У руській традиції з кінця XVII століття слідом за думкою, нібито вино в чаші не освячується в Кров Христову, утвердився звичай мовчки відпивати від чаші, причому той диякон, який буде споживати Дари, від чаші не відпиває. У зв’язку із цим же поглядом у руській традиції звичайно відмовляють у причасті дітям, що не можуть прийняти частку Св. Тіла. Під час причащання співається причасний вірш «Благословлю Господа на всякий час…» — слід від стародавньої традиції співати під час причащання повністю 33 псалом.

Підсумок богослужінню підводять подячна єктенія й заамвонна молитва, у якій священик просить, щоб Бог сподобив усіх віруючих «час посту завершити» і «неосудно досягти поклонитися і святому Воскресінню». Таким чином, позначається мета Великого посту як підготовки до Пасхи Христової.

 

Каждый, кому знаком православный обиход, знает волнение, которым сопровождается первое возглашение этой молитвы перед Великим постом. И в продолжение постных седмиц, каждый раз, когда священник выходит и начинает – «Господи и Владыко живота моего!» – с нами что-то происходит: что-то совсем настоящее. Мы чувствуем себя в самом сердце Великого поста и как будто в сердце молитвы – не этой молитвы, а молитвы вообще. Потому что в центре молитвы – исповедание реальной и полной веры в то, что твоя жизнь принадлежит Господу, тот момент, когда человек становится «не неверующим, но верующим» (Ин. 20:27). Это возглашение близко словам потрясенного апостола Фомы: «Господь мой и Бог мой!» (Ин. 20:28). Рискну сказать: настоящая молитва есть одновременно и акт Богоявления: явление Бога молящемуся – и явление Бога в нем для других. Такой силой обладает великопостная молитва преп. Ефрема. Уже  после этого признания владычества Бога над его жизнью Сирин излагает свои прошения.

Молитва Ефрема Сирина как бы разрывает привычное пространство храмового богослужения – как это, по-своему, делает «Житие Марии Египетской», когда его читают по-русски на Мариином стоянии². Простой русский язык Жития как будто раскрывает двери храма и впускает в него уличный воздух и естественное освещение. «Простое», не распевное чтение молитвы Ефрема Сирина по-другому преображает храмовое пространство, пространство общей молитвы. В ней каждый говорит «от себя одного» («Владыко живота моего» – не «нашего»!) и обращен в собственную глубину (общие молитвы естественно связываются с местоимением «мы»). Эта монашеская молитва со всей решительностью ставит меня перед моим Владыкой, Владыкой моей жизни. Она больше похожа на келейную, а не на храмовую молитву (очень близка ей, например, молитва свт. Иоанна Златоуста «По числу часов…»), но стены кельи как будто исчезли – или дверь, которую рекомендуется затворить перед тем, как начать молиться, открылась. «Покаяния двери», как говорит другое прекрасное песнопение Постной Триоди, раскрываются. Важно и то, что это редкое «я» общей молитвы – в равной мере и «я» иерея, который в литургическом действе обычно выделен из общего собрания мирян. Очень редко за богослужением мы видим его молящимся не о нас и за нас, а среди нас и как мы.

Молитве преп. Ефрема Сирина посвящено много прекрасных толкований и комментариев. Моя задача, как обычно, – посмотреть на нее с точки зрения поэтики. Сила этой молитвы, несомненно, связана и с красотой ее построения – совершенно особой красотой.

Поразительна скромность этой молитвы. Она не просит о мирных и премирных благах, о спасении, о блаженстве, о каких-то особых духовных дарах. Она не просит даже о прощении. Она просит о духовном труде. Тот, кто молится этой молитвой, высшим даром себе полагает способность различать собственное несовершенство и не выносить приговора другому. Сила и интенсивность прошения дает понять, что собственными силами человек этого достичь не может.

Из книги: Ольга Седакова. Мариины слезы. 
К поэтике литургических песнопений. Дух i Лiтера (Киев), 2017.

      Полный сложный и интересный текст статьи — здесь

У перші чотири дні посту Церква читає Великий покаянний канон св.Андрія Критського. Що це за канон? Ким був його автор?  

Дата (новий стиль)

У 2019 році – 11 – 14 березня і 11 квітня.

Подія

Читання Великого канону відбувається по частинах в перші чотири дні Великого посту на вечірньому богослужінні, яке називається великим повечір’я, і ​​триває близько двох годин. За традицією, що склалася віруючі намагаються мати при собі текст цього канону, і краще за все – з паралельним перекладом на сучасну мову.

Читання відбувається при свічках.

Канон також прочитується повністю на утрені четверга (тобто напередодні, в середу ввечері) п’ятого тижня посту, присвяченій преподобній Марії Єгипетській. Разом з ним на цьому богослужінні читається житіє преподобної Марії Єгипетської. Ця тривала вечірня служба в народі отримала назву «Маріїно стояння».

Авторство

Автором канону є критський архієпископ VIII століття святитель Андрій. Появу канону пов’язують з каяттям архієпископа Андрія в єресі монофелітства*. Канон був доповнений великим сучасником святителя Андрія преподобним Іоанном Дамаскін.

Час виникнення

Великий канон отримав загальноцерковне вживання в кінці IX століття.

Склад канону

Канон складається з 250 тропарів (строф), які згадують події Священної історії від гріхопадіння Адама і до земного життя Христа. Кожен тропар супроводжується приспівом: «Помилуй мя, Боже, помилуй мя».

Покаянна автобіографія — так часто називають Великий канон. Святитель Андрій склав його для самого себе. З глибоким жалем про свої гріхи архієпископ Андрій у своєму поетичному оповіданні розглядає Священну історію як життєпис своєї власної душі.

Біблійна історія повторюється з року в рік в колі богослужінь, і кожна людина, яка відвідує церкву, переживає давно минулі події так, як якщо б вони відбувалися тут і зараз.

Найбільш відомий спів канону – кондак, складений преподобним Романом Сладкоспівцем: «Душе моя, душе моя, восстани, что спиши? Конец приближается, и имаши смутитися. Воспряни убо, да пощадит тя Христос Бог, везде сый и вся исполняй».

Покаянний канон увійшов в загальноцерковне богослужіння після землетрусу. Рукопис канону зберігався в монастирі святого Потапа в Константинополі. У 790 році столиця імперії пережила руйнівний землетрус. Черниці монастиря св. Потапа рятувалися на міській площі, подалі від падаючих будівель. З собою вони взяли рукопис канону і читали його, молячись про приборкання стихії. Після цього канон стали читати спочатку в дні лих, а потім і в дні Великого посту, супроводивши його уклінним читанням молитви преподобного Єфрема Сирина.

«Я — найстрашніший грішник, винний найбільше від людей» — головна тема Великого покаянного канону. Це твердження на корені виключає засудження інших людей.

До семи років Андрій не міг вимовити ані слова, поки дивним способом ніяк не був позбавлений від німоти під час богослужіння.

Протягом 20 років Андрій опікав притулок для людей похилого віку та сиріт, будучи архідияконом храму святої Софії в Константинополі. У Константинополь він потрапив у якості представника монастиря Гроба Господня в Єрусалимі на VI Вселенському соборі, як один з найосвіченіших ченців цієї обителі.

Андрій був висвячений на єпископа острова Крит. Тим часом в Константинополі стався переворот, в результаті якого імператором став єретик Філіппік. На Соборі 712 року влада силою змусила патріарха і єпископів відмовитися від рішень VI Вселенського собору. У числі підписантів рішення цього лжесобору був і єпископ Андрій, який згодом гірко журявся про свою поступливість.

Церковний календар з’єднав читання канону Андрія Критського з днем ​​пам’яті преподобної Марії Єгипетської, тому цих святих часто зображують на одній іконі. Церква постановила читати життєпис Марії і канон в один день — так, щоб заклик архієпископа до покаяння був проілюстрований наочним прикладом. Пройшовши шлях від розпусної жінки до святої, Марія стала то., хто яскравим чином розкаялася і виправила життя своє християнської душі.

ІНФОРМАЦІЙНО-ПРОСВІТНИЦЬКИЙ ВІДДІЛ УПЦ

В центре нашего церковного года – Пасха. Она стоит не просто неуловимо плавающей датой, но и внушительной смысловой конструкцией. Можно даже сказать так:

В начале была Пасха. И Пасха была с Богом. И Бог был Пасха. Все от Пасхи произошло, и без Пасхи ничего бы не было, что было.

Чем Церковь жива? Пасхой. От Пасхи, как круги по воде, расходятся во все стороны и наши богословские порывы, и церковные уставы, и богослужебные правила. Исходят от Пасхи, в Пасху возвращаясь, вновь замыкаясь и сходясь в этой светлой и радостной Тайне.

А что такое Пасха? На этот вопрос нельзя ответить раз и навсегда. Этот вопрос невозможно закрыть. Мы отвечаем на него каждый год. Ищем ответ очень долго и все вместе. В этом вопросе и лежит смысл Великого поста. Великий пост – это долгое, семинедельное отвечание всей Церкви на вопрос «что такое Пасха?». Длящееся незавершенное действие. Незавершаемое, но увенчиваемое ответом «Воистину воскресе!»

Великий пост – дело всей Церкви. Нельзя «поститься про себя». Великий пост – не мое личное дело, не личное дело Патриарха или священника, это наше общее дело. Как это дело назвать одним словом? Богомыслие. Великий пост – событие богомыслия всех православных христиан без исключения. Никто из православных христиан не должен остаться вне поста, то есть вне работы созерцания Страстей и Пасхи. Об этом говорит и 69-е правило святых апостолов: «Аще кто епископ или пресвитер или диакон или иподиакон или чтец или певец не постится во Святую Четыредесятницу пред Пасхою, или в среду, или в пяток кроме препятствия от немощи телесныя, да будет извержен. Аще же мирянин, да будет отлучен».

Не хочешь быть отлучен от общения церковного? Постись.

А если я просто не могу такое есть! Я просто не выдержу!

Вот ради таких вопросов и стоит искать последний смысл постного порядка. Воздержание от пищи – не цель поста и даже не его смысл. Пост не в пище.

Цель поста – богомыслие Страстей и Воскресения.

Воздержание от пищи – средство, не цель и даже не отличительная особенность поста, это некий метод, способствующий этому богомыслию, созерцанию смыслов. Таким образом, у поста есть два аспекта – центральный и подчиненный. Воздержание от пищи и другие ограничения носят служебный характер по отношению к главному делу поста – всецерковному богомыслию.

Что нам дает такая расстановка акцентов? Богомыслие – главное, воздержание от пищи – служебное, подчиненное, не абсолютное. Стратегии постного воздержания могут быть разными. Не для всякого человека отказ от рыбы или молока будет способствовать созерцательной работе. Кого-то эти аскетические опыты, наоборот, отвлекут от созерцания. Неразумный пост не должен стать препятствием к богомыслию, как и распущенность или беспечность в воздержании. Пост для человека, а не человек для поста.

Критерий постных ограничений: что я не позволил бы себе делать, если бы созерцал Страсти Христовы? Это простой вопрос. Он очень многое проясняет в наших церковных уставах, снимая целый ворох пустых вопросов. Из него надо исходить, когда пытаешься определить свою меру аскетического усилия. Хочешь определить свою меру поста, спроси себя еще раз: что я не позволил бы себе делать, если бы созерцал Страсти Христовы? Есть люди, которые не могут ругаться или врать, если в комнате есть иконы. В церкви мы инстинктивно, не сговариваясь, говорим шепотом. Нас останавливает священное пространство. Великим постом обуздывает священное время. Если в святые недели я предаюсь богомыслию, разве я могу вместе с этим развлекаться на пирушке или смотреть комедию? Все очень просто.

Пост – дело всей Церкви. Общецерковный характер поста заключается в том, что в большие посты вся Церковь, то есть каждый крещеный человек, даже ребенок, получает конкретное церковное задание, тему для созерцания и богомыслия: если это рождественский пост, тема – «Воплощение Бога-Слова, Творца нашего мира», если Великий пост – «Страдание Господа, Его смерть и победа над смертью». Для того, чтобы это богомыслие буквально заполнило всего человека, приходится отказаться, во-первых, от внешних впечатлений, хотя бы ограничить их, чтобы найти место для созерцания, во-вторых, правильно настроить свой навык питания, потому что избыток пищи, ее качество сильно влияет на способность концентрироваться, собирать внимание, укрощать эмоции.

Пост – дело всей Церкви. Из чего это следует? Из Прощеного воскресенья. Мы просим друг у друга прощения не для того, чтобы лишний раз всплакнуть и освежить эмоции. Хотя это тоже бывает полезно. Если мы все вместе приступаем к одному большому и серьезному делу, нам следует закрыть все личные и несущественные вопросы. Ничто не должно мешать этому большому делу. Нельзя делать большое дело, не забыв себя, не оставив всю суету и мелочность, недостойную великой задачи.

Мы просим друг у друга прощения в канун поста, чтобы вновь пережить и обнаружить единство, вступить в пост вместе, соборно. Поэтому в чине прощения участвуют все, ругался ли ты с кем-то или ты кротчайшее существо – войди в церковное единство, не только осознай, но и переживи дело поста как дело всей Церкви.

Разрушит ли наше единство и соборность разнообразие стратегий воздержания от пищи? Нет. Потому что это всего лишь средство. Единство разрушает отказ от всецерковного дела созерцания Пасхи Крестной и Пасхи Воскресения.

А как это – созерцать всей Церковью? Прежде всего – церковная служба. Богослужение есть частный случай богомыслия. Храм – учебная аудитория созерцания. Здесь мы перенимаем опыт богомыслия древних мистиков и пророков. Научишься слушать и понимать церковную службу – поймешь все богословские тайны Евангелия.

Опыт постного всецерковного богомыслия – постное богослужение. Но есть такие счастливцы, которые умеют хранить огонь церковного богомыслия и вне церковных стен. Для нас это велико и почти недостижимо. Но в Церкви этот опыт доступен каждому. Надо просто попытаться. Всецерковное богомыслие приучает и готовит к непрестанному созерцанию.

Это опыт не только богословия и богомыслия, но еще и опыт красоты, потому что постное богослужение – это очень красиво.

Прятаться от этой красоты – глупо. Прятать эту красоту – преступно.

архимандрит Савва (Мажуко)

Простите, дорогие братья и сестры. Хоть и далеко не каждый из тех, кто читатет этот текст, видел меня когда-нибудь, тем не менее – поскольку я пишу в Прощеное воскресенье, надо, чтобы вы все меня простили. И я всех вас прощаю. За всё. Оптом.

Удобно, правда?

Да, конечно, выполнение этой традиции в таком виде – профанация самого понятия прощения, обесценивание этого великого слова – «прости». Хорошо, а если не через интернет, а с поклоном перед толпой прихожан в храме? Вроде бы лучше, но оптовый эффект и тут сохраняется. А при встрече «прости – Бог простит» по принципу «пароль – отзыв»?

На самом деле иногда трудно провести грань между искренним желанием всех простить (и быть прощенным) и формальным следованием традиции. Я вот, например, искренне хотел бы избавиться от всех осадков непрощения в своей душе, ведь иначе я теряю надежду на прощение моих грехов. И, конечно, мне хотелось бы, чтобы на меня никто не обижался, не злился и не роптал. Абсолютный мир со всеми людьми – и в помыслах, и во внешних проявлениях. Считай половина необходимого для райского состояния. Ну как не воспользоваться традиционной возможностью достичь этого хоть раз в год?

Хотя если прилагать к этому усилия лишь раз в год и лишь по традиции – получится ли что-нибудь?..

Мало того – для полноценного райского состояния необходимы и другие составляющие. Очищение от страстей. Дела милосердия… Вот он как раз и пост начинается, самое время. Есть даже мнение, что главный смысл пищевого поста – в экономии средств на питании ради перераспределения их на помощь бедным.

Вот эта идея мне кажется еще более странной, чем практика прощать друг друга раз в году. А что, нуждающиеся в нашем милосердии как-то особенно нуждаются в нем именно в дни Великого поста? Потому что у них весенний автитаминоз, наверное? А в остальное время года, стало быть, всё как-то более терпимо…

Итак, что есть пост, и зачем он нужен. Давайте попробуем определить пост как повышение приоритета духовной жизни на определенный период. Невозможно всегда пребывать на максимуме молитвы и аскезы (об исключениях отшельничества говорить не будем). Человеку, как и природе, необходимо чередование разных состояний – смены времен года и суток, чередование работы и отдыха… И супругам рекомендовано «уклоняться друг от друга на время для упражнения в молитве» (см. 1 Кор.7.5), однако плотское воздержание не возведено в норму христианской жизни. Есть время для свадебного пира в Кане, но есть и Гефсиманский сад с прозвучавшим там призывом «бодрствуйте и молитесь».

Так вот, у христианина духовная жизнь должна быть всегда на первом плане, но «первость» эта может быть разной в том, насколько далеко отходят вторые-третьи планы. Великий пост – это период, на который христианин отодвигает от близости к первому плану всё, что можно, и понуждает себя к усилиям по укреплению веры и очищению души накануне празднования Воскресения Христа.

Дела милосердия – это не отдельный пункт устава поста.

Это естественная потребность христианина, на исполнение которой он и внимания-то обращать не должен: У тебя же, когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая” (Матф.6.3). Зато христианин должен обращать внимание на отсутствие этой потребности: это будет сигнал об отсутствии у него любви и о мертвости его веры. И покаяние в том, что показано этим сигналом, проявляется в приложении усилий к делам милосердия.

Но только если воздержание от мясной и молочной пищи, от супружеской близости и от участия в вечеринках должно быть оставлено, когда закончится пост, то усиление доброделания заканчиваться не имеет права. Именно поэтому дела милосердия – это не особенность поста. Это всего лишь особенность жизни христианина, которую он не должен замечать – как не замечаем мы собственное дыхание. Зато нам становится сразу понятно, когда дышать нечем.

То же и с необходимостью прощения и примирения с ближними. Это не особенность поста. Это норма для христианина на каждый день. Просто повышение приоритета духовной жизни на время поста понуждает нас смотреть на индикаторы: а всё ли у тебя в порядке в отношениях с ближними – не бесполезно ли твоё воздержание, если «брат твой имеет нечто против тебя» (Мф 5.23), а ты не видишь ни его обид, ни его нужды?

Только бы еще удержаться от поставленной себе хорошей оценки: вот как я хорошо со всеми примирился, да еще и бомжу целых 50 рублей подарил по дороге на службу… Или, в моём случае – вот я какую хорошую статью написал. Ну, мне проще – если бы я сам исполнял то, о чем пишу, было бы чем гордиться. А пока что только лишь есть за что просить прощения…

протоиерей Димитрий Струев

Притча про Страшний Суд. Задамося питанням: що сказане нам у ній, у чому суть цього суду, який називають Страшним? У слово “суд” ми звикли вкладати цілком визначений і саме страхітливий сенс: суд для нас – це грізний трибунал, що застосовує до нас безособовий і абстрактний закон; суд – це покарання чи виправдання. Але нічого цього немає в цьому останньому суді Христовому, і якщо він, як ми завжди називаємо його, Страшний, то з якоїсь іншої причини. Бо чи не ясно, що суддею і законом виявляється тут не якась абстрактна норма, а тільки одне: любов.

Насправді, з буденної точки зору можна спокійнісінько прожити все життя, бути шанованим членом суспільства, мати чисту совість, не знати навіть, де розташований суд, і при цьому жодного разу не нагодувати голодного, не одягнути бідного, не відвідати хворого чи ув’язненого. Бо жодний людський закон не вимагає від нас нічого подібного.

Навпаки, нам з усією певністю кажуть сьогодні, що це справа не наша, а відповідних органів або інстанцій, які займаються голодними і бідними, хворими і ув’язненими: “Не втручайтеся, собі дорожче буде!” Закон, отже, нічого не каже про любов, він просто ігнорує її. Більш того: любов може призвести нас до того, що вважається іноді порушенням закону.

Ні, тут, очевидно, інший суд і інший закон. І перше, що говорить нам Своєю притчею Христос, – це те, що любов вища за всякий закон, вища за всякий суд. У цьому нещадна правда Євангелія. Можна все життя прожити, не порушивши жодного закону, та все ж бути злочинцем в якнайглибшому значенні цього слова, бо не закон робить нас людьми, а тільки любов.

Законом може прикритися будь-який мерзотник і завдяки цьому виправдати свою байдужість до людей, байдужість до їх страждання, страх перед начальством і, нарешті, простий егоїзм. І от цю маску псевдозаконності і зриває Христос, встановлюючи у світі вищий закон любові, з яким віднині порівнюється всякий закон і всякий суд.

Друге, про що говорить нам притча Христова, те, що мірилом усього в нашому житті являється людина, людська особистість. Не абстрактне “людство”, не примарне “суспільство”, не інтереси держави, партії і колективу, а жива людина. Усе інше можна шанувати, визнавати із страху чи слухняності, але любити справжньою любов’ю можна тільки живу і конкретну людину, яка була голодна, була хвора, була в темниці.

І знову перевернуті всі наші звичні погляди і уявлення. Ми судимо людину в ім’я і від імені абстрактних початків – держави, суспільства, колективу. Але на суді, про який розказано в притчі Христовій, усе це судиться у світлі особистості. Людина, яка сидить у темниці, може бути злочинцем, але залишається людиною і на неї спрямована любов Божа. І так в усьому.

Нарешті, останнє: чому, звідки ця любов, це співчуття, ця неможливість залишити будь-яку людину в біді? Христос відповідає і на це: “Я був, – каже Він, – у темниці; Я був хворий; Я голодував, і ви допомогли Мені”. Жодна держава, жодне суспільство, жодний земний колектив не можуть бути джерелом цієї особистої любові. Але якщо ми одного дня побачили Христа, вслухалися в Його слова, вдумалися в Його життя і Його вчення, то ми знаємо безперечним і абсолютним знанням, що кожна людина – Його брат і друг, і тому – мій брат, мій друг.

Він перестав бути для мене безіменним незнайомцем, бо його вічною любов’ю полюбив Той, Кого люблю я. Люблячи Христа, я не можу не любити Його любов’ю. І от усе у світі стає особистим, усе у світі просвітлюється і судиться любов’ю, і ця Божественна любов дійсно найстрашніший з усіх судів.

протопресвітер Олександр Шмеман

Бескрайняя любовь Божия к людям являет себя в величайшем терпении, в величайшем прощении и в величайшей радости. Такая любовь на земле может быть уподоблена только любви материнской. Кто имеет большее терпение по отношению к какому бы то ни было живому творению на земле, чем мать ко своему чаду? Чье прощение превосходит материнское? Чьи очи так плачут от радости над исправившимся грешником, как очи матери над исправившимся чадом своим? Материнскую любовь на земле, с тех пор как существует земля, превзошел лишь Господь наш Иисус Христос Своею любовью к роду человеческому. Его терпение простерлось до страшных мук на Кресте; Его прощение изливалось из сердца и уст Его даже и с самого Креста; Его радость о покаявшихся была единственною радостью, озарявшею Его мученическую душу в течение всей жизни на земле. Только любовь Божественная превосходит любовь материнскую. Только Бог любит нас более, нежели мать; только Он проявляет по отношению к нам больше терпения, нежели мать; только Он прощает нам больше, нежели мать; и только Он радуется нашему исправлению более, нежели мать.

У кого нет терпения к нам, когда мы грешим, тот не любит нас. Не любит нас и тот, кто не прощает нас, когда мы каемся во грехах. А менее всего любит нас тот, кто не радуется нашему исправлению.

Терпение, прощение и радость суть три главные особенности Божественной любви. Сии суть особенности и всякой истинной любви — если вообще существует какая-либо иная любовь, кроме Божественной! Любовь без этих трех особенностей — не любовь.

В притче о блудном сыне Господь наш Иисус Христос представил пред нас икону истинной, Божественной любви, столь ясно написанную, что она трепещет пред нами живо, как этот мир, когда его после ночной тьмы осияет солнце. Две тысячи лет не бледнеют краски на иконе сей, и никогда не побледнеют, пока существуют люди на земле и любовь Божия к людям. Напротив, чем люди грешнее, тем живее, яснее, новее выглядит икона сия.

У некоторого человека было два сына; и сказал младший из них отцу: отче! дай мне следующую мне часть имения. И отец разделил им имение.

Под двумя сынами подразумевается двойственность природы в одном и том же человеке: одна природа жаждет Бога, а другая влечет ко греху. Одна природа подвигает человека жить по закону Божию, по закону ума, как говорит апостол, а другая — по закону плоти (Рим.7:22-23). Духовный человек и плотской человек — сии суть два человека в одном и том же человеке. Духовный человек не может представить своей жизни отдельно от Бога, в то время как плотской человек полагает, что его жизнь только начинается разделением с Богом.

Дай мне следующую мне часть имения. Так говорит грешник Богу. А что из принадлежащего человеку не принадлежит Богу? Прах; и ничто, кроме праха. Правда, и прах сотворен Богом, но прах не принадлежит существу Божию. И посему человек только прах может назвать своим; все прочее — Божие, все прочее принадлежит Богу. Пока человек не отделился от Бога, все Божие — и его. Как и сказал Бог: сын мой! ты всегда со мною, и все мое твое. Как и человек в этом случае может сказать: Все, что имеет Отец, есть Мое (Ин.16:15). Однако, когда человек желает отделиться от Бога и требует свою часть неизмеримого имения Божия, Бог может дать Ему ничто — и пребудет праведен. Ибо человек без Бога — ничто, и все его имение — ничто. Но поскольку милость Божия несравнимо больше, чем милость матери к своему чаду, Он оставляет ему в теле душу, как и у животных, и, сверх всего того, оставляет ему и немногое из духовных даров: немного разума, совести, стремления к добру, лишь одну искру, чтобы только не отпускать его совсем как животное, равное другим животным.

И отец разделил им имение. Не скрывается ли за сими словами по прошествии немногих дней тайна кратковременного пребывания Адама в Раю? Совершив грех, Адам тем самым потребовал и добился раздела с Богом. Отделившись от Бога, он увидел наготу свою, то есть увидел: без Бога он — ничто. И Бог, по милости Своей, не отпустил его нагим, но сделал ему одежды — в соответствии с его умалившимся ростом; одел его в те одежды и отпустил (Быт.3:21). Прах ты и в прах возвратишься, — говорит Бог Адаму. А это означает: «Твоим, в лучшем случае, является только прах, все прочее есть Мое. Ты требовал следующую тебе часть, Я тебе ее даю; но, чтобы ты мог жить и быть хотя бы тенью того, чем ты был доныне, Я даю тебе и более: даю тебе одну искру Своего Божественного достоинства».

Произошедшее с Адамом повторялось и повторяется с миллионами сынов Адамовых, которые грехом отделились от Бога и со своим имением пошли в дальнюю сторону. Бог никого не принуждает оставаться с Ним, ибо Бог сотворил человека свободным и, будучи верен Самому Себе, никогда не желает побеждать сей человеческой свободы.

А что делает безумный грешник, когда отделится от Бога? Младший сын пошел в дальнюю сторону и там расточил имение свое, живя распутно. Это значит — проводя дни во всяком грехе и беспутстве, в пьянстве, ссорах, гневе, расточительности, наипаче же в блуде, который более всего и быстрее всего губит жизненные силы и угашает Божественную искру. Когда человек не имеет любви, он предается страстям. Когда человек оставляет стезю Божию, он оказывается в сетях многих путей и бегает туда-сюда: то по одному пути, то по другому. Распутник держит секиру при корне своей жизни и каждый день надрубает секирою корень, пока дерево не начнет в муках засыхать.

Когда же он прожил все, полученное от отца, настал великий голод в той стране, и он начал нуждаться. Наступит момент, когда грешнику омерзеет и земля, и плоть, и все земные и плотские наслаждения. Все сие станет для него мерзостью и смрадом. Тогда он начинает жаловаться на весь мир и проклинать жизнь. Все для него мрачно, все для него отвратительно, все для него гнусно. Находясь в таком положении, он не знает, что делать с самим собою. Он перестал верить в эту жизнь,тем более в жизнь вечную. Жизнь вечную он забыл, а временную возненавидел; и Бога он забыл, а мир сей возненавидел. Что ему теперь делать? Куда идти? Вселенная ему тесна. И нигде нет дверей для выхода из нее. И могила означает не выход, но вход. Когда же его положение становится столь отчаянным, является ему диавол, который и до того постоянно был с ним и вел его от зла ко злу — но сокровенно и неявленно. А ныне он является грешнику, берет его к себе на служение и посылает его на поля свои пасти свиней. Уходит он от отца с гордыми и великими планами о своем счастье, а в конце концов становится слугою у худшего себя, свинопасом при чужих свиньях. У Отца грешник носил имя сына, а у диавола — он нарекается слугою. Все, что растет во мраке души человеческой, не освещенной прямым Божиим светом, подобно тому как растут рожки во мраке подземном, все сие является нечистою пищей бесов. Но и этой пищи бесы не давали наемнику диавола. Той самою пищей они кормили его, пока он всецело не попал под их власть; а теперь, когда он уже полностью был в их руках, они не имели более нужды чем-либо кормить его. Их пища есть яд, а он уже был весь насквозь отравлен.

Но в этот момент крайнего отчаяния, крайнего голода и крайнего ужаса вспыхнула в блудном сыне некая искра. Нечаянная и позабытая искра! Откуда же взялась она в холодных углях? Откуда в трупе искра жизни? А вот откуда: как мы сказали вначале, Отец при разделе с сыном дал ему более, нежели тому следовало. Дал Он ему, вместе с прахом, и искру совести и разума. Мудрый и милостивый Отец словно говорил Самому Себе, отделяя часть имения младшему сыну: «Добавлю Я ему еще и это, немного совести и разума; именно того, от чего он хочет отделиться. Пусть, они ему понадобятся. Он идет в холодную и голодную страну; и когда постигнет его величайшая скорбь, сия единственная искра может осветить ему путь назад ко Мне. Пусть, пусть он возьмет ее с собою; воистину, она ему пригодится. Искра сия спасет его».

Придя же в себя (пока мы творим зло, мы сами от себя удаляемся, выходим из себя и покидаем Царствие Божие, кое внутрь нас — Лк.17:21), встал и пошел к отцу своему. Как только искра вспыхнула в душе блудного сына и как только он сравнил жизнь у Отца своего с жизнью на чужбине, он тут же пришел и к решению: встану, пойду к отцу моему. Встану, — говорит он, ибо видит свое страшное падение. Третьего пути нет: или вниз на самое дно пропасти диавольской, или вверх, к Отцу своему. А Отец богат-пребогат; у Него никогда не бывает голода; Его наемники избыточествуют хлебом, а я, будучи сыном, умираю от голода. Под хлебом подразумевается жизнь, под наемниками — сотворенные Богом существа, низшие человека, животные и прочие. Блудный сын пал ниже животных и пожелал иметь хотя бы столько жизни, сколько ее имеют животные. Животные суть несвободные существа, и ими Бог управляет исключительно Своею силой и по Своей воле. И им Бог дает столько жизни, сколько им необходимо, печется о них и удовлетворяет их потребности. А блудный сын расточил распутством даже те жизненные силы, кои Бог дает животным и коими животные не злоупотребляют.

И когда он был еще далеко, увидел его отец его и сжалился; и, побежав, пал ему на шею и целовал его. Так безгранична и преумилительна любовь Божия! Каково доныне было Его терпение по отношению к грешнику, таковы же ныне Его прощение и Его радость. Как только грешник покается и вступит на стезю, ведущую к Богу, Бог уже спешит ему в сретение, принимает его, падает ему на шею, целует его. Как только началось покаяние в сердце нашем, хотя мы еще далеко-далеко от Бога, Бог уже видит нас и быстрее солнечного света, устремляющегося в темную землю, идет нам в сретение. В сретение новому человеку, который чрез покаяние зачинается в нас! Если мы еще не угасили в себе и последней искры совести и разума, то должны устыдиться пред таковою любовью Божией, должны как можно скорее покаяться и поспешить с опущенными долу очами и вознесенными горе сердцами в объятия своего оскорбленного Родителя.

Когда покаявшийся сын предстал пред отцом, он сказал ему то, что и задумал: отче! я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим. Он еще хотел добавить: прими меня в число наемников твоих. Однако отец и не дал ему завершить. Отец не допустил, чтобы покаянник унижался, прося у отца сделать его своим наемником. Потому отец крикнул рабам своим: принесите лучшую одежду и оденьте его, и дайте перстень на руку его и обувь на ноги; и приведите откормленного теленка, и заколите; станем есть и веселиться! ибо этот сын мой был мертв и ожил, пропадал и нашелся. Лучшая одежда представляет собою все богатство и красоту духовных даров Божиих. Сие есть одежда святости и чистоты, в какую был облечен Адам до грехопадения и ухода от Бога в дальнюю сторону. Сия одежда есть Сам Христос; потому она и называется лучшею. Нет на небесах одежды лучше сей. И апостол говорит: все вы, во Христа крестившиеся, во Христа облеклись (Гал.3:27). Душа, обнаженная от всякого блага, полностью совлекается; ее старая, грязная и изорванная одежда отбрасывается, душа же облекается в одежду новую. Эта новая одежда души представляет собою нового человека, покаявшегося, возрожденного, прощенного и принятого Богом. Без новой одежды сей никто не может пребывать в Царствии Божием, что ясно видно из притчи Христовой о брачном пире царского сына (Мф.22:1-14). Это облачение, по словам апостола, составляют милосердие, благость, смиренномудрие, кротость, долготерпение… Более же всего… любовь, которая есть совокупность совершенства (Кол.3:12-14; сравни: Еф.4:24; Откр.7:14; Зах.3:3-4).

Если под домом отчим имеется в виду только небо, тогда под рабами надо разуметь ангелов; если же считать, что дом отчий есть Церковь Божия на земле (а это столь же верно), то в таком случае под рабами должно понимать священников, призванных совершать Таинство Жертвы Христовой и им питать людей в жизнь вечную. Что здесь прежде всего имеется в виду Церковь, ясно из следующего: блудный сын еще не умер телесно, а пока человек не разлучится от своего тела, он принадлежит к Царствию Божию в виде Церкви Божией на земле. Но под рабами, наряду со священниками, подразумеваются и ангелы. Это явствует, во-первых, из того, что ангелы присутствуют в храме при совершении Святых Таинств, а во-вторых, из того, что чрез ангела-хранителя Бог направляет людей на стези спасения.

И начали веселиться. Услышав обо всем происшедшем, старший сын осердился и сказал отцу: вот, я столько лет служу тебе и никогда не преступал приказания твоего, но ты никогда не дал мне и козленка, чтобы мне повеселиться с друзьями моими; а когда этот сын твой, расточивший имение свое с блудницами, пришел, ты заколол для него откормленного теленка. Так праведный сын сказал отцу. Так сердито говорят Церкви многие праведники, когда Церковь с радостью и умилением принимает покаявшихся грешников и допускает их ко святому Таинству Причастия. Так могут сказать Богу и ветхозаветные праведники, видя, как Бог принес Сына Своего Единородного в жертву младшему и более грешному поколению человечества. «Ты никогда не дал нам и козленка!» То есть: в сравнении с огромною жертвой, которую Ты приносишь для этих наших грешных и блудных потомков, для нас Ты не пожертвовал даже самым малым и незначительным.

Так завершается эта притча, сама по себе являющаяся целым Евангелием тайн и поучений. Тот, кто будет молитвенно углубляться в притчу сию еще более, откроет в ней еще больше тайн и поучений. Слава Господу нашему Иисусу Христу, давшему нам притчу сию, словно полную сокровищницу премудрости, из коей поколение за поколением черпает для себя Богопознание и самопознание, научаясь любви чрез терпение Божие, прощению чрез человеколюбие Божие и радости чрез радость Бога, приемлющего покаявшихся грешников. Слава и Его безначальному Отцу и Животворящему Духу — Троице Единосущной и Нераздельной, ныне и присно, во все времена и во веки веков. Аминь.

cвятитель Николай (Велимирович)
(полный текст проповеди тут)

Однажды, давным-давно, корабль пристал к далекому берегу, куда еще не ступала нога белого человека. И там моряки нашли поселение дикарей, с которыми они вынуждены были провести на острове долгое время. Корабль надо было чинить, и им пришлось делить свою жизнь с этими людьми, которые не знали ни железа, никаких инструментов, поклонялись языческим богам и жили в лесу. На корабле был священник, который пытался узнать, что же за вера у этих дикарей. Он с презрением относился к ним: дикие, невежественные, темные люди. Но когда он немножко овладел их языком, то заметил, что они часто упоминают какое-то имя. Он спросил: «Кто это такой?» Тогда дикарь удивленно посмотрел на него и сказал: «Как? Разве ты не знаешь? Это Тот самый, Который сделал все: и море, и небо, и землю». Тогда священник понял, что напрасно презирал этих людей, что и у них в сердце, диком их сердце, жило понятие о Боге.Сегодня мы знаем, что большая часть людей во всех уголках мира так или иначе знает о Боге и верует в Бога, может быть, смутно, может быть, еще более смутно, чем те дикари, но все-таки все знают, что что-то есть над нами, кто-то управляет миром. Иногда это называют судьбой, но все равно люди верят, что в мироздании есть какой-то смысл. Так вот, вера в Бога есть общая вера всего человеческого рода.

А мы с вами отличаемся от всего человеческого рода, потому что у нас не просто вера в Бога, а нам открылся Бог Спаситель во Христе, который пришел в мир и взял на Себя бремя наших вин, нашего несовершенства, наших грехов. Это тот бесконечный Бог, Который стал Спасителем для нас, с Которым мы можем говорить, как говорим с другом и с близкими, к Которому мы можем взывать, как взывают к матери и к отцу, Который есть Распятый за нас Христос Иисус Назарянин. Вот почему мы называемся не просто верующими, а христианами, потому что знаем, что спасение во Христе.

Иногда мы забываем об этом, и я сегодня хочу вам об этом напомнить. Посмотрите на Господа, распятого перед вами: вот Его объятия обращены к вам. Его кровь — это Его любовь к каждому человеку. «Я для того пришел, — говорит Он, — чтобы ни один не погиб, чтоб каждый получил причастие жизни вечной».
Как же увидеть Господа? Сегодня вы слушали про мытаря Закхея. Он жил в городе Иерихоне, когда Господь Иисус проповедовал на земле. Узнал он, что идет Иисус, и захотел увидеть .Его. Но он был маленького роста, а ему так хотелось увидеть Христа Спасителя, что он не постеснялся людей, полез на дерево, и посмотрел, и увидел Его. И Господь почувствовал его .стремление, взглянул на дерево, и видит — там сидит человек, сборщик налогов. Господь сказал ему: «Закхей! Сойди скорее; ибо сегодня надобно Мне быть у тебя в доме». И тот, сам себе не веря от радости, спустился, и принял в этот вечер Господа в своем доме. Многие люди недоумевали: «Почему Он выбрал дом этого негодного человека?» А выбрал Он потому, что тот хотел Его увидеть. Каждый из нас, если он хочет быть не просто верующим, смутно верующим, а настоящим христианином, должен любить Христа Спасителя, должен всегда искать Его всем своим существом, всей своей верой, всей своей любовью тянуться к Нему. Слово Его — в Евангелии, дух Его — в Церкви, присутствие Его — здесь, сегодня, в таинствах. Вот Он сказал: «Я буду с вами», — и Он здесь с нами, какие бы мы ни были, — слабые, немощные, убогие — Он с нами. Так вот, мы все, как Закхей: он был мал ростом, ростом физическим, телесным, а мы малы ростом духовным: ленивые, вялые, на молитвы подвигающие себя как бы из-под палки, открывающие слово Божие и дремлющие над его страницами; мы малы ростом — мелко живем, мелко думаем, мелко чувствуем. Как можем мы увидеть Господа? Подняться надо, ни на что и ни на кого не обращая внимания, как Закхей. Поднимитесь, постарайтесь, чтобы в вашей жизни были высокие минуты, и тогда вы увидите светлый лик Христа Спасителя, единственного, Кто может дать нам уже здесь жизнь вечную, Христа Спасителя, который тогда скажет: «Сегодня Я приду к тебе». И ты почувствуешь тогда, что это значит, когда к тебе в сердце приходит Христос Господь. Тогда все решается, все вопросы отпадают, все сомнения рушатся, все печали улетучиваются, потому что Господь с тобой — и ты у Него в руках. Он в твоем сердце — и ты с Ним. Как это важно нам — стремиться увидеть Господа! Кто хочет быть христианином настоящим, да уподобится этому Закхею, маленькому, но поднявшемуся и увидевшему Господа.

протоиерей Александр Мень

 

Существуют три точки зрения на праздник: небесная, совместная со Христом и земная. Точка зрения Христа — это результат предвечного Совета Троицы. Совместная — это точка зрения сотрудников, причастных к Рождеству, соединяемых постом, молитвой и Христовыми трудами. Праздничная трапеза, елочные приходские спектакли, разговение и походы в гости, это взгляд на Рождество с точки зрения благочестивого потребителя.

В привычной системе координат Рождество всегда одно и тоже, разве только мы потихоньку стареем, а дети вырастают. Одни и те же дни поста, одни и те же песнопения и толкования. Один и то же сценарий детской рождественской интермедии

Но вот, что интересно, в этой интермедии мы сами с годами остаемся во времени на месте. Вифлеем, Вифлеем и еще раз Вифлеем. Почти ни кто из нас не переходит временную грань Рождества. Мы остаемся по эту сторону баррикад или по эту строну иконостаса, даже не думая встать на место тех, кто серьезно называется именем Христа .

В слове христианин корень — Христос. Так значит, мы рано или поздно нужно встать с детского стульчика и посмотреть на мир не глазами пастушков, а глазами Бога. Мы должны уметь видеть мир Его глазами. То есть, стать на Его сторону. Разумеется, что в предвечный Совет Троицы мы проникнуть не можем.

Никто точно не знает как Бог-Отец относится к Богу-Сыну и как они имеют в общении третье лицо Троицы. Это естественно, так как в в коробочке нашей головы, со ста террабайтами памяти, чисто технически не может поместиться информация о Вселенной и того, что над ней. Однако есть богословие. В нем истины открыты силой ума, но чаще силой духа или даже откровением свыше.

С появлением человека возникла некое иное бытие по отношению к Богу. Однако природа Сына не изменилась. Мы наделены подобием Бога по благодати и именно поэтому Его любовь и жертвенность устремилась и к нам. Предвечный совет любви Троицы обернулся для нас тем, что Господь преодолел границу миров и вышел из мира, который нам кажется виртуальным. Во плоти мы Его узнали как Иисуса Христа.

Итак мы видим, что мотивом Рождества для Бога стала жертвенная любовь, усвоенная им в Троице.

Жертвенность Христа неизбежно повлекла Его к Голгофе – фильтру, в котором осел первородный грех. Господь, любя нас, показал нам этот единственный путь в Рай. Идти то хочется, но страшна Голгофа. И если под этим углом посмотреть на Рождество, то оно, как первый шаг к распятию, может показаться не таким уж безудержно веселым, как это принято. Не только Голгофа, но и вся жизнь, без любви – мука и страх. Мы ищем ее и страдаем без нее и одновременно прячемся от этого чудесного дара, без которого все бессмысленно и пусто.

Взгляд холодного сердца превращает Рождество в спектакль. Спектакль в храме, спектакль после службы и буфет после представления. Но священник не массовик-затейник и не пионервожатый на общественных началах. А церковь не клуб для скучающих зрителей. Надо дать себе отчет, что мы пришли в храм не для того, чтобы развлечься и полюбоваться на своих детей, а для того, чтобы как-то начать движение к Богу, потому что в миру этому не научишься. Храм – место нашего изменения.

В норме человек никогда не выходит из храма таким, каким он вошел туда. В норме, мы должны выйти изменившимися.

Пост, как ключ зажигания в моторе, должен завести спящую душу и привести ее в состояние движения. Но придя на исповедь, мы говорим все об одном и том же. Значит мотор не завелся. Если с нами ничего не происходит ни во время поста, ни после него, то это симптом отсутствия духовной жизни. Если это так, то значит, подсознательно ни возвращение в Рай, ни Сам Бог нам не нужны. И двигаться никуда мы не хотим.

Но предположим, мы на некоторое время забылись, а теперь очнулись. Где наше место?

Господь, из горнего мира, принял на себя человеческое тело. Оно принесло Христу ощущение холода, зноя, боли, слезы и помехи связи с небом. Вместе с тем, Он показал, что при некотором усилии ни наше тело, ни весь мир не является роковым препятствием для возвращения в Рай.

С нашей стороны, через это приближение Бога к человеку, нам стало возможно принять свойства небесной природы. Нам напомнили кто мы и показали как войти обратно, что и сделали сотни тысяч святых. Наше маленькое рождество — это не только прохождение собственного пути, но помощь в его прохождении, оказываемая нашим братьям. Это также постоянный диалог с Богом, который всегда рядом и всегда готов помочь. Это личное рождество есть начало того, к чему мы были призваны Богом — быть Его подобием.

Мы по чертежам Бога, скорее ангелы и существа духовные. Христос через Свое Рождество вновь напомнил нам о том, что мы природные жители неба. Он предложил нам снова добровольно принять обратно дары Бога. Мы обладатели фантастически прекрасной небесной природы.

Но мы утратили ощущение реальности горнего мира. Мы очень плохо слышим голос нашего небесного брата ангела-хранителя. А он всегда рядом. Для нас не событие его переживания о нас. Мы очень редко слышим в сердце Голос Бога. И нам не особенно нужны и Его дары. Нам не интересна даже смерть. Мы привыкли жить без голоса неба. Мы привыкли жить в мире, где Бог далеко и высоко. И самое удивительное то, что нам это не кажется удивительным.

Но что тогда мы празднуем в Рождество? Праздник галантерейных подарков и время каникул? В самом деле, Рождество без Христа стало очень популярными и давно не кажется странным.

Или может быть это время когда мы извиняемся перед Богом за нерадивую жизнь и ожидаем, что Он как всегда простит, а мы продолжим жить как жили?

Хотя бы однажды в жизни мы должны дать себе отчет, что такое Рождество для меня, кто я и где я?

По привычке мы встречаем Рождество радуясь и печалясь вместе с Божией Матерью о грядущей судьбе Сына, стоя вне судьбы Иисуса, забыв, как мы давали обещание стать с Ним и на Его стороне. Мы ведь когда-то в самом деле хотели чтобы Его судьба стала и нашей судьбой.

В Рождественский пост мы, найдя свое место, по идее, должны были попробовать принять обратно дары, забытые нами в Раю, которые нам вернул Христос. В этот пост мы должны были прийти в восторг от благодати, снова оказавшейся в наших руках. Мы должны были содрогнуться от силы вернувшейся божественной любви, дарованной нам при крещении и благополучно забытой на года. Мы должны были сломать этот сундук греха, где эти Божественные дары были спрятаны. И главное, нас должно были привести в спокойствие и умиротворение «неожиданная» близость Бога. Но произошло ли это во время поста?

Не редкость принимать такую исповедь:

– Грешен: нарушил пост….

– То есть вы были злы, грубы, жадничали, никого не любили и с Богом не беседовали…

Пауза

– Я вкусил скоромное….

– Но ведь вы, кажется, готовитесь к Рождеству как христианин? Это пастушки и волхвы не ведали Христа. Они не знали, что такое быть Христовым и принесли плоды земли. Но мы христиане носим на себе Имя Христа и должны были подражать Христу, прежде всего в духе. В чем вы уподобились Ему этим постом? Что принесете вы Богу на праздник кроме съеденной травы и рыбы?

Сидя на детском стульчике в партере приходского театра мы думаем, что думать тут совершенно не о чем. Кажется, что Бог, как настоятель, будет нам разыгрывать спектакль, а мы как зрители в этом театре жизни будем только позволять развлекать себя аниматору и кивать головой.

Бесконечная ролевая игра в пастушков с овечками на руках, прилична детям. Это нужно им для вхождения в мир истории большей, чем их маленькая собственная жизнь. Для взрослых христиан естественно понимание своего уникального места в этом мире, определяющегося активным сотрудничеством с Богом. Приняв на себя славу и честь имени Христа, нам также как и Ему, необходимо войти в реальный мир с реальной любовью. Для нас Рождество и пост должны были бы стать развиртуализацией нашей веры. Это время, когда мы должны были не только принять, но и конвертировать дары, полученные нами от Бога, в реальные дела.

Говорят, что взрослые отличаются от детей стоимостью игрушек. Мужчинам считается приличным играться в дорогие машинки и в вышибалу. Женщинам — поздние «дочки- матери» и куклы. Но ведь жизнь не игрушка. Пора встать с детского стульчика и вспомнить о своем небесном величии и призвании. Пора посмотреть на Рождество глазами Христа. Пора, спохватившись, прийти к Христу с первыми плодами работника, вошедшего в ум после долгого безделья. Прийти на праздник хотя бы работником одиннадцатого часа.

священник Константин Камышанов

В час новолетия в нас естественно рождается потребность встретиться со своими близкими, вместе с ними его провести, обменяться взаимными благожеланиями и приветствиями. Но Церковь зовет нас прежде всего предстать пред лицо Божие, воспринять новолетие как дар милости Божией, в Боге его пережить. В новолетие обостряется откровение вечности. Мы не видим света, хотя в нем лишь различаем все видимое. Мы не опознаем и вечности, так как знаем времена и сроки, но в ее лишь свете мы ощущаем сверхвременность нашего бытия, как укорененного в вечности.

Поворотные времена и сроки говорят нам прежде всего о нашем рождении и смерти, о вступлении в мир и исхождении из него, о гранях, жизни во временной ее ограниченности. Нам даже тягостно исчислять время нашей текущей и утекающей жизни, нас при этом охватывает смущение, но вместе с тем испытывается и чувство легкости при созерцании этого течения, как свободы от времени, взлета над ним.

Мы причастны вечности в каждом мгновении жизни. «Царство Божие внутрь вас есть», как сила вечности и ее откровение, касание Божества. Мы — дети Божии, несущие в себе образ Отца Небесного, вечного, превыше временного бытия. Живя во времени, мы носим в себе этот образ вечности, такова противоречивость нашего тварного бытия, но и свобода чад Божиих.

Мы встречаем новолетие в молитвах, которые суть дыхание нашей жизни. О чем же надлежит нам молиться в этот час? Есть у нас общая церковная молитва, в которой мы все объединяемся, как найдется у каждого и своя личная, особая молитва. Господь сказал: «Чего ни попросите с верой в молитве, получите» (Мт. 21,22), таково чудо-творение веры. И знаем, однако, что не обо всем мы смеем молиться со всем дерзновением. Есть, прежде всего, многое в нас, о чем мы вовсе не должны молиться, таково в нас все греховное себялюбивое, низкое, что владеет душой, но чего мы не можем принести на суд Божий, который есть совесть молитвы. И есть своевольное, которое, если даже облекается в образ молитвы, не возносится к небу, но опускается на землю, как сухие листья, упадающие с дерева жизни. И не всякая молитва, хотя и слышима Богом, исполняется согласно нашему желанию, как нам этого хочется. Премудрость Божия и воля Отца Небесного правят миром, и не всякое наше желание и молитва подлежат прямому исполнению. Не было никогда молитвы более всесильной, нежели Сына Божия к Отцу своему — и такова была Его Гефсиманская молитва «Отче Мой, если возможно, да минует Меня чаша сия, впрочем не как Я хочу, но как Ты» (Мт. 26,39). И эта молитва Сына не была исполнена Отцом, ибо чаша не миновала, не могла Его миновать. Но тогда Сын так вторично молился: «Если не может чаша сия миновать Меня, чтобы Мне не пить ее, да будет воля Твоя». И нас примером научил Он так молиться всегда и обо всем, ко всякому нашему, даже благому и праведному, молению приразумевать: «но да будет воля Твоя», как бы ни казалась она нам сурова, неприятна, несоответственна. Будем же прежде всего желать друг другу этой готовности к принятию воли Божией, с христианским мужеством, терпением, упованием, верою, побеждающими страх, изнеможение, отчаяние.

Так будем молиться и ныне пред лицом всего теперь совершающегося в мире. Ведь и тогда, когда в небесах пели ангелы о мире на земле и благоволении в человеках, Ирод готовил избиение иудейских младенцев ради умерщвления Царя Иудейского, которого надлежало спасти бегством в Египет. И Царь Иудейский воцарился в мире, чрез распятие на кресте, такова была Его победа, и Он, во славе сидящий в небесах одесную Отца, Он и ныне сораспинается с человечеством своим. Мира нет и не было в этом мире, и не тщетно ли надеются народы теперешнею ценою достигнуть земного благоденствия? Таковы неумолчные вопрошания наши и в этот час новолетия. Как и тогда, в душах людей звучит искусительное слово: «Пусть теперь сойдет со креста,и мы уверуем в Него. Уповал на Бога, пусть теперь избавит Его, если Он угоден Ему» (Мт. 27,42-43). Но молчаливый ответ Отца, услышанный Сыном, был таков, что надлежало Ему до конца испить чашу крестную, чтобы крестом спасти мир. Каждому же из нас дается собственный крест, и лишь претерпевший до конца спасется…

Однако и в этой юдоли скорби вслед за испытанием подается и земное утешение. Войны сменяются миром, междоусобие согласием, порабощение освобождением. Молитвенно призываем все это для многострадальной родины нашей, которой да будут беспредельно посвящены и наша мысль, и любовь, и упование в лете наступающем.

Промысел Божий ведет нас через настоящее и будущее ко Христу Грядущему, к Царству Его, приходящему в силе. В свете грядущего гаснет наше временное земное борение. Из плена временности должны мы чаять победы над нею и в час новогодний наипаче призывать Христа грядущего, молясь молитвой первохристианской, которая есть молитва всех молитв христианских: «Ей, гряди Господи Иисусе!» Аминь.

протоиерей Сергий Булгаков