Для нас, большинства православных христиан, часто Пост состоит из ограниченного количества формальных, большей частью, отрицательных правил: воздержание от скоромной пищи, мяса, молочного, яиц, танцев, возможно, кино. Мы до такой степени удалены от настоящего духа Церкви, что нам почти невозможно понять, что в Посте есть что-то другое, без чего все эти правила теряют большую часть основного своего значения. Это «что-то другое» можно лучше всего определить как некую атмосферу, настроение, прежде всего, состояние духа, ума и души, которое в течение семи недель наполняет собою всю нашу жизнь. Надо еще раз подчеркнуть, что цель Поста не заключается в том, чтобы принуждать нас к известным формальным обязательствам, но в том, чтобы смягчить наше сердце, чтобы оно могло воспринять духовные реальности, ощутить скрытую до тех пор жажду общения с Богом.
Эта постная атмосфера, это исключительное состояние духа, достигаются, главным образом, богослужениями, различными изменениями, введениями во время Поста в литургическую жизнь. Взятые в целом, они раскрывают и знакомят нас с самой сущностью Поста, показывают нам и заставляют нас почувствовать ту светлую печаль, в которой подлинный дух и дар поста. Без преувеличения можно сказать, что у святых Отцов, духовных писателей и создателей песнопений Постной Триоди, разрабатывавших постепенно общую структуру постных богослужений и придавших Литургии Преждеосвященных Даров эту особую, свойственную ей красоту, было одинаковое, единое понимание человеческой души. Они действительно знали духовное искусство покаяния. И каждый год в течение Поста они дают всем, кто имеет уши, чтобы слышать, и глаза, чтобы видеть, возможность воспользоваться этим знанием.
Общее впечатление от великопостных служб – это настроение светлой печали. Человек, входящий в церковь во время великопостного богослужения, имеющий только ограниченное понятие о богослужениях, почти сразу поймет, что означает это, с виду, противоречивое выражение. С одной стороны, определенная тихая печаль действительно преобладает во всем богослужении: облачения темные, служба длиннее обычного, более монотонная, почти без движений, чтение и пение чередуются, но, как будто, ничего не происходит. Через определенные промежутки времени священник выходит из алтаря и читает одну и ту же короткую молитву, и после каждого прошения этой молитвой все присутствующие в церкви кладут земной поклон. И так в течение долгого времени мы стоим в этом единообразии молитвы, в этой тихой печали.
Но в конце мы сознаем, что эта продолжительная и единообразная служба необходима для того, чтобы мы
почувствовали тайну и сперва незаметное действие в нашем сердце этого богослужения. Мало-помалу мы начинаем понимать ее, скорее, чувствовать, что эта печаль действительно светлая, что какое-то таинственное преображение начинает совершаться в нас самих. Это – не шумное, поверхностное счастье, которое приходит и уходит двадцать раз в день, такое хрупкое и непостоянное. Это – глубокое счастье, которое появляется не в связи с какой-то одной определенной причиной, но оттого, что душа наша, по словам Достоевского, «прикоснулась к иному миру». И прикоснулась она к тому, что полно света, мира, радости и невыразимой надежды. Мы понимаем тогда, почему службы должны быть длинными и как будто монотонными. Мы понимаем, что совершенно невозможно перейти из нормального состояния нашей души, наполненного суетой, спешкой, заботами, в тот иной мир без того, чтобы сперва успокоиться, восстановить в себе известную степень внутренней устойчивости. Вот почему те, которые думают о церковных службах как о каких-то обязательствах (всегда спрашивают о минимальных требованиях: как часто мы должны ходить в церковь, как часто мы должны молиться), никогда не смогут понять настоящего значения богослужений, переносящих нас в иной мир, в присутствие Самого Бога. Однако переносят они нас туда не сразу, а медленно, из-за нашей падшей природы, потерявшей органическую способность входить в этот иной мир.
И вот, когда мы испытываем это таинственное освобождение, легкость и успокоение, печальное однообразие богослужения приобретает новый смысл. Оно преображается, оно освещается внутренней красотой, как ранним лучом солнца, который начинает освещать вершину горы, когда внизу, в долине, еще темно. Этот свет и скрытая радость исходят из частого пения «Аллилуия», от общего настроения великопостных богослужений. То, что казалось сперва однообразием, превращается теперь в мир. То, что сперва звучало печалью, воспринимается теперь как самые первые движения души, возвращающейся к утерянной глубине. Это то, что возвещает нам каждое утро первый стих великопостного «Аллилуия».
«С раннего утра мой дух стремится к Тебе, Боже, потому что Твои повеления – свет на земле».
Печальный свет, печаль моего изгнания, растраченной жизни. Свет Божьего присутствия и прощения, радость возродившейся любви к Богу и мир возвращения в Дом Отца. Таково настроение великопостного богослужения, таково его первое соприкосновение с моей душой.
В течение всего Великого Поста совершенно необходимо посвятить хоть один день присутствию на Литургии Преждеосвященных Даров со всеми связанными с этим посещением духовными переживаниями — постом, превращением хотя бы одного дня жизни в настоящее ожидание как суда, так и радости. Тут не могут казаться убедительными никакие ссылки на условия жизни, недостаток времени и прочие трудности, ибо если мы будем исполнять только то, что “удобно” и просто в условиях нашей теперешней жизни, то само понятие великопостного подвига станет совершенно бессмысленным. На самом деле, “мир сей” не только в XX веке, но и со времен Адама и Евы всегда препятствовал исполнению заповедей Божиих. Поэтому и в современном образе жизни нет по существу ничего нового и особенного. В конце концов, все зависит от того, серьезно ли мы относимся к вере; а если да, то для того, чтобы пойти в церковь, потребуется сравнительно минимальное усилие. А лишая себя этой возможности, мы лишаем себя не только красоты и глубины великопостных богослужений, но и всего того, что придает нашему по-щению смысл и делает его действенным.
протопресвитер Александр Шмеман