Молитва прп. Ефрема Сирина:
Господи и Владыко живота моего,
дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь ми.
Дух же целомудрия, смиренномудрия, терпения и любве даруй ми, рабу Твоему.
Ей, Господи, Царю,
даруй ми зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего,
яко благословен еси во веки веков.
Аминь.
Молитва с великим метанием
Почему великопостную молитву Ефрема Сирина начнают читать в разгар Масленицы?
Священник Феодор ЛЮДОГОВСКИЙ:
– Молитва преподобного Ефрема Сирина († ок. 379 г.; память 28 января / 10 февраля) читается, как обычно говорят, Великим постом. Это верно, но здесь нужно сделать поправку. Первый раз молитва прп. Ефрема читается еще до наступления Великого поста, в среду и пятницу сырной седмицы. К этой седмице, на которой мы уже не едим мяса, зато каждый день можем угощаться молочными продуктами и яйцами, приурочен русский языческий праздник – масленица.
Языческий дух масленицы за века изрядно повыветрился, однако и «воцерковить» его тоже не удалось. Судите сами: в то время как мы дружно поедаем блины и устраиваем разнообразные забавы, в храме в среду и пятницу совершаются постовые, по форме и по содержанию, службы.
В эти два дня не положено литургии (верный признак поста!) и, как и далее в течение всего великопостного периода, читаются ветхозаветные пророчества – и впервые звучит молитва сирийского подвижника.
Молитва преподобного Ефрема Сирина имеет два вида варианта «исполнения».
Первый вариант, более полный, выглядит таким образом. Священник выходит на авмон (царские врата закрыты) и, повернувшись к алтарю лицом, произносит: «Господи и Владыко живота моего, дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь ми», – и делает земной поклон (или, как это нередко называется в богослужебных книгах, «великое метание»).
Далее он читает вторую часть молитвы: «Дух же целомудрия, смиренномудрия, терпения и любве даруй ми, рабу Твоему», – и делает еще один земной поклон. Наконец, читает третью часть, вновь делая поклон: «Ей, Господи Царю, даруй ми зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего, яко благословен еси во веки веков. Аминь». Одновременно со священником делают поклоны и все прихожане.
После этого следуют 12 поясных («малых») поклонов, обычно сопровождаемых молитвой «Боже, очисти мя грешнаго!». Далее священик вновь читает молитву прп. Ефрема – на сей раз сразу полностью, делает еще один земной поклон, а хор поет «Аминь».
Второй вариант чтения молитвы прп. Ефрема – с тремя земными поклонами, но без поясных и без повторения молитвы в конец.
До никоновских реформ текст молитвы выглядел несколько иначе: «Господи и Владыко животу моему, дух уныния, небрежения, сребролюбия и празднословия отжени от мене. Дух же целомудрия, смирения, терпения и любве даруй ми, рабу Твоему. Ей, Господи Царю, даждь ми зрети моя согрешения, и еже не осуждати брата моего, яко благословен еси во веки, аминь».
При чтении молитвы с 16 поклонами все поклоны были, согласно действовашему тогда уставу, земными. Именно таким образом эта молитва читается и в наши дни у старообрядцев.
Скромная молитва
Молитва Ефрема Сирина не просит о мирных и премирных благах, о спасении, о блаженстве, о каких-то особых духовных дарах. Она не просит даже о прощении. Она просит о духовном труде.
Рассказывает Ольга СЕДАКОВА:
Перевод греческого текста молитвы.
– Молитва преп. Ефрема Сирина должна была быть написана на сирийском языке. Сирийского текста не сохранилось. Мы ограничиваемся дословным переводом греческого текста и комментариям к отдельным его словам. Читатель заметит, что между церковнославянским переводом и греческим текстом есть некоторые различия.
Господи и Владыка жизни моей!
Духа праздности (безделья), многоделанья (суетливости), властолюбия и пустословия не дай мне.
Дух же целомудрия, скромности, терпения и любви даруй (по милости) мне, рабу Твоему.
Воистину, Господи, Царь!
Даруй мне видеть мои ошибки и не выносить суд брату моему, ибо Ты благословен вовеки.
SUB SPECIE POETICAE
Молитве преп. Ефрема Сирина принадлежит особое место в традиции благочестия. А.С.Пушкин из «множества божественных молитв» выбирает ее:
Всех чаще мне она приходит на уста
И падшего крепит неведомою силой.
Каждый, кому знаком православный обиход, знает волнение, которым сопровождается первое возглашение этой молитвы перед Великим Постом. И в продолжение постных седьмиц, каждый раз, когда священник выходит и начинает: «Господи и Владыко…», что-то происходит: что-то совсем настоящее. Мы чувствуем себя в самом сердце Великого Поста и как будто в сердце молитвы: всех молитв. Момент самой большой серьезности и интимности. Особенности исполнения молитвы, несомненно, содействуют этому. Она как бы разрывает привычное пространство богослужения – как это делает, по-своему, «Житие Марии Египетской», когда его читают по-русски на Мариином стоянии. «Простое», не распевное чтение, земные поклоны, их удивительное распределение (три и в конце один), поясные поклоны и повторение «Господи, очисти!» перед повторным чтением молитвы… Во второй раз те же слова звучат уже иначе! И та особая общность молящихся, которую создает эта молитва: в ней каждый говорит «от себя одного» («Владыко живота моего» – не «нашего»!) и обращен в собственную глубину (общие молитвы естественно связываются с местоимением «мы»). Эта монашеская молитва со всей решительностью ставит меня перед моим Владыкой, Владыкой моей жизни. Она похожа на келейную, а не храмовую молитву (очень близка, например, молитве свт. Иоанна Златоуста «По числу часов…»), но стены кельи как будто исчезли – или дверь, которую рекомендуется затворить перед тем, как начать молиться, открылась. «Покаяния двери», как говорит другое прекрасное песнопение Постной Триоди, раскрываются. Важно и то, что это редкое «я» общей молитвы – в равной мере и «я» иерея, который в литургическом действе обычно выделен из общего собрания мирян. Может быть, ни в одном другом моменте богослужений мы не видим его молящимся не о нас и за нас, а как мы и среди нас.
Молитве преп. Ефрема Сирина посвящено много прекрасных толкований и комментариев. Сила этой молитвы, несомненно, связана и с красотой ее построения – совершенно особой красотой.
И вместе с тем, эту молитву никак нельзя назвать безыскусной. Ее можно определить так: сплошная симметрия или мотив парности.
Этот ритм вводит уже первое обращение: Господи и Владыко… Второе обращение также содержит в себе пару:Господи, Царю! Ритм мысли задан.
Первая часть молитвы (до второго воззвания) состоит из двух симметричных прошений: о помощи в освобождении от некоторых дурных свойств, пороков – и о даровании некоторых необходимых благих свойств, добродетелей. Тех и других называется по четыре. Каждое из них достойно глубокого размышления и составляют обычно посвященные молитве проповеди и беседы. Но нас сейчас интересует само это число – четыре. Выбор четырех – это решение, которое стоит обдумать.
Наконец, последнее прошение также представляет собой двойную симметричную фигуру: зреть собственные прегрешения – и не осуждать ближнего.
И эта четность, симметричность производит свое действие. Мы чувствуем в этом что-то необычное. Мы привыкли, что в литургических текстах господствует число три (яко Твое есть сила и слава и царство; примеры можно умножать). Три – формообразующее для храмового искусства число.
Мы неосознанно ждем троичности в построении молитвенного текста. Но здесь ее не слышно!
Вероятно, четверка прямее всего отсылает к четырем сторонам света, то есть создает впечатление вселенского пространства. Человек, произносящий одно за другим эти четыре весомейшие слова, чувствует себя как бы в центре, от которого простираются четыре конца света.
Он просит дать ему измениться так, как если бы он хотел переменить один мир на другой: мир с координатами праздность – уныние – любоначалие – празднословие на мир, «концы» которого целомудрие – смиренномудрие – терпение – любовь. Не углубляясь далее в символику, можно сказать, что построение, в основе которого лежит число три, создает впечатление цельности и собранности, а то, что построено на двух и четырех, – открытости. И эта открытость и заключает в себе, как мне кажется, глубокий образ постного времени.
Я говорила о том, какой неожиданной силой обладает первое воззвание молитвы, Владыко живота моего. Слово Владыка открывает свой страшный и простой смысл: не мироздание, не ангелы, не небесные воинства – вся моя, вот эта жизнь в Его власти.
С той же неожиданной силой звучит слово брат в конце молитвы. Привычное по множеству христианских употреблений, слово брат оживает здесь как прямая, несимволическая реальность – брат мой. «Я», о котором мы говорили как о необычном моменте общей молитвы, в конце концов, как свою последнюю цель видит неосуждение другого. И это не просто другой, а брат мой (способность видеть в другом брата – тоже дар и плод духовного труда).
Если вдуматься, поразительна скромность этой молитвы. Она не просит о мирных и премирных благах, о спасении, о блаженстве, о каких-то особых духовных дарах. Она не просит даже о прощении. Она просит о духовном труде. Высшим даром себе молящийся видит способность различать собственное несовершенство и не выносить приговора другому. Сила и интенсивность прошения дает понять, что собственными силами человек этого достичь не может.
Как замечает в своем труде о Ефреме Сирине Аверинцев, «магнит, у которого был бы только один полюс, – вещь невозможная». В силе молитвы Ефрема Сирина действует напряжение двух полюсов: космического величия личного, один на один, предстояния перед Владыкой, которое передает весь ритм молитвы, – и почти нечеловеческой скромности желания.
Наконец, завершение молитвы – яко благословен еси – можно увидеть как своего рода обратную перспективу: обыкновенно псалмы, молитвы, песнопения начинаются с благословения Бога. За ним уже, за прославлением следуют прошения. Здесь благословением все кончается.