Каждый, кому знаком православный обиход, знает волнение, которым сопровождается первое возглашение этой молитвы перед Великим постом. И в продолжение постных седмиц, каждый раз, когда священник выходит и начинает – «Господи и Владыко живота моего!» – с нами что-то происходит: что-то совсем настоящее. Мы чувствуем себя в самом сердце Великого поста и как будто в сердце молитвы – не этой молитвы, а молитвы вообще. Потому что в центре молитвы – исповедание реальной и полной веры в то, что твоя жизнь принадлежит Господу, тот момент, когда человек становится «не неверующим, но верующим» (Ин. 20:27). Это возглашение близко словам потрясенного апостола Фомы: «Господь мой и Бог мой!» (Ин. 20:28). Рискну сказать: настоящая молитва есть одновременно и акт Богоявления: явление Бога молящемуся – и явление Бога в нем для других. Такой силой обладает великопостная молитва преп. Ефрема. Уже после этого признания владычества Бога над его жизнью Сирин излагает свои прошения.
Молитва Ефрема Сирина как бы разрывает привычное пространство храмового богослужения – как это, по-своему, делает «Житие Марии Египетской», когда его читают по-русски на Мариином стоянии2. Простой русский язык Жития как будто раскрывает двери храма и впускает в него уличный воздух и естественное освещение. «Простое», не распевное чтение молитвы Ефрема Сирина по-другому преображает храмовое пространство, пространство общей молитвы. В ней каждый говорит «от себя одного» («Владыко живота моего» – не «нашего»!) и обращен в собственную глубину (общие молитвы естественно связываются с местоимением «мы»). Эта монашеская молитва со всей решительностью ставит меня перед моим Владыкой, Владыкой моей жизни. Она больше похожа на келейную, а не на храмовую молитву (очень близка ей, например, молитва свт. Иоанна Златоуста «По числу часов…»), но стены кельи как будто исчезли – или дверь, которую рекомендуется затворить перед тем, как начать молиться, открылась. «Покаяния двери», как говорит другое прекрасное песнопение Постной Триоди, раскрываются. Важно и то, что это редкое «я» общей молитвы – в равной мере и «я» иерея, который в литургическом действе обычно выделен из общего собрания мирян. Очень редко за богослужением мы видим его молящимся не о нас и за нас, а среди нас и как мы.
Молитве преп. Ефрема Сирина посвящено много прекрасных толкований и комментариев. Моя задача, как обычно, – посмотреть на нее с точки зрения поэтики. Сила этой молитвы, несомненно, связана и с красотой ее построения – совершенно особой красотой.
Поразительна скромность этой молитвы. Она не просит о мирных и премирных благах, о спасении, о блаженстве, о каких-то особых духовных дарах. Она не просит даже о прощении. Она просит о духовном труде. Тот, кто молится этой молитвой, высшим даром себе полагает способность различать собственное несовершенство и не выносить приговора другому. Сила и интенсивность прошения дает понять, что собственными силами человек этого достичь не может.
Из книги: Ольга Седакова. Мариины слезы.
К поэтике литургических песнопений. Дух i Лiтера (Киев), 2017.