Записи с меткой «Страстная седмица»

Важко помилитися назвавши Страсний тиждень – найважливішим тижнем усього церковного року. У цей тиждень, що передує Великодню, у православних храмах молитовно згадують останні дні земного життя Господа нашого Ісуса Христа: Його страждання на Хресті, розп’яття та похорон. Унікальність цих днів настільки значна, що кожен день у церковній традиції називається святим та великим.

Унікальна храмова атмосфера занурює нас у таємницю страждань Бога заради спасіння кожного з нас. Богослужіння цього тижня неймовірно глибокі, змістовні та зворушливі. Крок за кроком вони відтворюють для нас усю історію страждань Спасителя, пригадують нам Його Божественні настанови, роблять свідками та учасниками євангельських подій. Цьому особливо сприяють під час богослужінь особливі страсні піснеспіви та фрагменти зі Святого Писання, котрі зачитуються на Утрені та Літургії.

У перші три дні Страсної седмиці звершують літургію Ранішеосвячених Дарів, а у Великий Четвер й Велику Суботу – літургію Святителя Василія Великого. У Велику П’ятницю Літургії не буває, тому що в цей день Сам Господь приніс Себе в жертву. Натомість цього дня відправляється інше богослужіння – Царські Часи.

У Великий Понеділок Церква запрошує нас зустріти початок Страстей Господніх. На богослужінні згадується старозавітний патріарх Йосиф Прекрасний, який колись був проданий братами в Єгипетське рабство через заздрість. Він символізує собою Спасителя, Котрий також йде на страждання через заздрість і злобу фарисеїв та іудейських старійшин. Окрім цього в цей день згадується прокляття Господом безплідної смоковниці, яка послужила образом лицемірних книжників і фарисеїв, в яких уся побожність чинилась тільки на показ. Безплідній, засохлій смоковниці буває подібна і всяка душа людська, яка не приносить духовних плодів – істинного покаяння, віри, молитви і добрих діл

У Великий Вівторок згадується викриття Господом книжників і фарисеїв. Його розмови і притчі, сказані в цей день в Єрусалимському храмі: про податок кесарю, про воскресіння мертвих, про Страшний суд і кінець світу, а також притчі про десять дів і таланти.

У Велику Середу згадується жінка-грішниця, яка омила сльозами і помазала дорогоцінним миром ноги Спасителя, коли Він був на вечері у Вифанії у домі Симона Прокаженого, і тим приготувала Христа до погребіння. У цей же час Іуда Іскаріотський удаваною турботою про бідних виявив своє сріблолюбство, а вечором цього ж дня вирішує видати Христа юдейським старійшинам за 30 срібняків. У Велику Середу на літургії Ранішеосвячених Дарів, після заамвонної молитви, в останній раз читається відома постова молитва Єфрема Сиріна з трьома великими поклонами.

У Страсний і Великий Четвер у богослужінні згадуються найважливіші події з Євангельської історії, що відбувались у цей день: Тайна вечеря, на якій Господь встановив Таїнство Причастя, омивання ніг учням на знак глибокого упокорювання і любові до них, молитва в Гефсиманському саду та зрада Ісуса Христа Іудою на страждання і смерть. Саме в четвер у великих кафедральних соборах є традиція звершувати чин омивання ніг.

Під час нього єпископ знімає з себе облачення та по черзі миє ноги дванадцяти священикам та обтирає їх платом. Предстоятелі Православних Церков під час служби четверга освячують святе Миро. Саме цю речовину згодом використовують священики під час звершення Таїнства Миропомазання.

День Великої П’ятниці присвячено спомину засудження на смерть, хресних мук і смерті Спасителя. Богослужіннями цього дня Церква наче переносить нас на хресну дорогу Спасителя, ставить поруч із Хрестом Господнім де робить нас свідками події Вселенського масштабу: Бог приймає страждання заради спасіння світу. Наче підсумовуючи все найважливіше, на утрені Великої п’ятниці прочитуються 12 страсних Євангелій. (Зазвичай, відправляється у четвер ввечері).

На вечірній, при співі тропаря: “Благообразний Йосиф з древа зняв Пречисте Тіло Твоє…” священнослужителі піднімають Плащаницю (тобто зображення Христа, Котрий лежить у гробі) з Престолу, ніби з самої Голгофи, і виносять її з вівтаря на середину храму в супроводжені світильників і при кадінні.

Після обнесення навколо храму Плащаниця покладається на особливо приготованому столі (гробниці). Потім священнослужителі і всі богомольці поклоняються перед Плащаницею і цілують рани зображеного на ній Господа – пробиті ребра, руки і ноги. Плащаниця знаходиться на середині храму упродовж трьох (неповних) днів, нагадуючи цим триденне перебування Ісуса Христа в гробі.

У Велику Суботу Церква згадує поховання Спасителя, перебування Його тіла в гробі, та сходження душею до пекла для сповіщення там перемоги життя над смертю, а благодаті над гріхом. У глибинах пекельних Господь визволяє з поневолення тих праведників, які з вірою чекали Його пришестя, а по цьому, вводить розбійника, котрий покаявся, у рай. Богослужіння цього дня розпочинаються від самого ранку та продовжуються до захожу сонця так, що останні піснеспіви опівнічної відправи зливаються з початком урочистих пасхальних співів Великодньої утрені.

У суботу звершується літургія Василія Великого, що розпочинається вечірньою. Після малого входу з Євангелієм перед Плащаницею читається 15 паремій, в яких зібрано основні старозавітні пророцтва і прообрази про Ісуса Христа – Спасителя та Відкупителя людства. Перед читанням Євангелії священнослужителі змінюють темне облачення на світле.

Тебе, що зодягаєшся у світло, як у ризу, зняли з древа Йосиф з Никодимом, побачили Тебе мертвого, нагого, непохованого; жалібний плач підняв (Йосиф) і, ридаючи, взивав: «О горе мені, улюблений Ісусе! Тебе бо побачивши на Хресті розп’ятого, сонце в темряву вдягнулося, і земля зі страху затряслася, і розідралася церковна завіса; я ж нині бачу Тебе, що мене ради зволив прийняти смерть. Як же я поховаю Тебе, Боже мій, або якою плащаницею обгорну? Як же руками доторкнуся до нетлінного тіла Твого? Або якою піснею оспіваю Твою кончину, Щедрий? Величаю страсті Твої, оспівую і поховання Твоє з воскресінням, взиваючи: Господи, слава Тобі».

(вечірня у Велику п’ятницю, співається на винос Плащаниці)

Мы, люди, всю нашу надежду после Бога возложили на заступление Богородицы. Мы эти слова повторяем часто; они нам стали привычны; а вместе с этим, перед лицом того, что совершалось вчера и сегодня, эти слова непостижимо страшны. Они должны являть или удивительную веру в Богородицу или являют, на самом деле, то, что мы не глубоко пережили, в течение своей жизни, этот призыв к помощи Божией Матери.

Перед нами гроб Господень. В этом гробе человеческой плотью предлежит нам многострадальный, истерзанный, измученный Сын Девы. Он умер; умер не только потому, что когда-то какие-то люди, исполненные злобы, Его погубили. Он умер из-за каждого из нас, ради каждого из нас. Каждый из нас несет на себе долю ответственности за то, что случилось, за то, что Бог, не терпя отпадения, сиротства, страдания человека, стал тоже человеком, вошел в область смерти и страдания, за то, что Он не нашел той любви, той веры, того отклика, который бы спас мир и сделал невозможной и ненужной ту трагедию, которую мы называем Страстными днями и смерть Христову на Голгофе.

Скажете: как мы за это ответственны — мы же тогда не жили?! Да, не жили! А если бы теперь на нашей земле явился Господь — неужели кто-нибудь из нас может подумать, что он оказался бы лучше тех, которые тогда Его не узнали, Его не полюбили, Его отвергли, и чтобы спасти себя от осуждения совести, от ужаса Его учения, вывели Его из человеческого стана и погубили крестной смертью? Нам часто кажется, что те люди, которые тогда это совершили, были такими страшными; а если мы вглядимся в их образ — что же мы видим?

Мы видим, что они были действительно страшны, но нашей же посредственностью, нашим измельчанием. Они такие же как мы; их жизнь слишком узкая для того, чтобы в нее вселился Бог; жизнь их слишком мала и ничтожна для того, чтобы та любовь, о которой говорит Господь, могла найти в ней простор и творческую силу. Надо было или этой жизни разорваться по швам, вырасти в меру человеческого призвания, или Богу быть исключенным окончательно из этой жизни. И эти люди, подобно нам, это сделали.

Я говорю “подобно нам”, потому что сколько раз в течение нашей жизни мы поступаем как тот или другой из тех, которые участвовали в распятии Христа. Посмотрите на Пилата: чем он разнится от тех служителей государства, Церкви, общественности, которые больше всего боятся человеческого суда, беспорядка и ответственности, и которые, для того, чтобы себя застраховать, готовы погубить человека — часто в малом, а порой и в очень большом? Как часто, потому что мы боимся стать во весь рост нашей ответственности, мы даем на человека лечь подозрению в том, что он преступник, что он — лжец, обманщик, безнравственный, и т. д. Ничего большего Пилат не сделал; он старался сохранить свое место, он старался не подпасть под осуждение своих начальников, старался не быть ненавидимым своими подчиненными, избежать мятежа И хотя и признал, что Иисус ни в чем не повинен, а отдал Его на погибель ..

И вокруг него столько таких же людей; воины — им все равно было, кого распинать, они “не ответственны” были; это было их дело: исполнять приказание… А сколько раз с нами случается то же? Получаем мы распоряжение, которое имеет нравственное измерение, распоряжение, ответственность за которое будет перед Богом — и отвечаем: ответственность не на нас. .. Пилат вымыл руки и сказал иудеям, что они будут отвечать. А воины — просто исполнили приказание, и погубили человека, даже не задавая себе вопроса о том, кто Он: просто осужденный…

Но не только погубили, не только исполнили свой кажущийся долг: Пилат отдал им Иисуса на поругание; сколько раз — сколько раз! — каждый из нас мог подметить в себе злорадство, готовность надругаться над человеком, посмеяться его горю, прибавить к его горю лишний удар, лишнюю пощечину, лишнее унижение! А когда это с нами случалось, и вдруг наш взор встречал взор человека, которого мы унизили, когда он уже был бит и осужден, тогда и мы, и не раз, наверное, по-своему, конечно, делали то, что сделали воины, что сделали слуги Каиафы: они завязали глаза Страдальцу и били Его. А мы? Как часто, как часто нашей жизнью, нашими поступками мы будто закрываем глаза Богу, чтобы ударить спокойно и безнаказанно — человека, или Самого Христа в лицо!.

А отдал Христа на распятие — кто? Особенные ли злодеи? Нет! — Люди, которые боялись за политическую независимость своей страны, люди, которые не хотели рисковать ничем, для которых земное строительство оказалось важней совести, правды, всего — только бы не поколебалось шаткое равновесие их рабского благополучия… А кто из нас этого не знает по своей жизни?…

Можно было бы всех так перебрать — но разве не видно из этого, что люди, которые убили Христа — такие же, как и мы? Что они были движимы теми же страхами, вожделениями, той же малостью, которой мы порабощены? И вот мы стоим перед этим гробом, сознавая — я сознаю! и как бы хотел, чтобы каждый из нас осознавал — что блаженны мы, что не были подвергнуты этому страшному испытанию встречи со Христом тогда, когда можно было ошибиться и возненавидеть Его и стать в толпу кричащих: Распни, распни Его!…

Мать стояла у Креста; Ее Сын, преданный, поруганный, изверженный, избитый, истерзанный, измученный, умирал на Кресте. И Она с Ним со-умирала… Многие, верно, глядели на Христа, многие, верно, постыдились и испугались и не посмотрели в лицо Матери… И вот, к Ней мы обращаемся, говоря: Мать, я повинен — пусть среди других — в смерти Твоего Сына, я повинен — Ты заступись, Ты спаси Твоей молитвой. Твоей защитой, потому что если Ты простишь — никто нас не осудит и не погубит… Но если Ты не простишь, то Твое слово будет сильнее всякого слова в нашу защиту…

Вот с какой верой мы теперь стоим, с каким ужасом в душе должны бы мы стоять перед лицом Матери, Которую мы убийством обездолили… Встаньте перед Ее лицом, встаньте и посмотрите в очи Девы Богородицы!… Послушайте, когда будете подходить к Плащанице, Плач Богородицы, который будет читаться: это не просто причитание, это горе, горе Матери, у Которой мы просим защиты, потому что мы убили Ее Сына, отвергли, изо дня в день отвергаем даже теперь, когда знаем. Кто Он — все знаем, и всё равно отвергаем…

Вот станем перед судом нашей совести, пробужденной Её горем, и принесем Ему покаянное, сокрушенное сердце, принесем Христу молитву о том, чтобы Он нам дал силу очнуться, опомниться, ожить, стать людьми, сделать нашу жизнь глубокой, широкой, способной вместить любовь и присутствие Господне. И с этой любовью выйдем в жизнь, чтобы творить жизнь, творить и создавать мир, глубокий и просторный, который был бы как одежда на присутствии Господнем, который сиял бы всем светом, всей радостью рая. Это наше призвание, это мы должны осуществить, преломив себя, отдав себя, умерев, если нужно — и нужно! — потому что любить, это значит умереть себе, это значит уже не ценить себя, а ценить другого, будь то Бога, будь то человека — жить для другого, отложив заботу о себе; умрем, сколько можем, станем умирать изо всех сил для того, чтобы жить любовью и жить для Бога и для других.

митрополит Антоний Сурожский 

Архип Куинджи. Христос в Гефсиманском саду (1901)

«И начал ужасаться и тосковать»(Мк. 14, 33). Был ли это страх смерти, пыток и публичной позорной казни? Конечно. Но мы знаем христиан и нехристиан, мужественно шедших на смерть.

Мужество Иисуса несомненно; при этом предсмертная тоска – велика.

Мы, однако, носим в себе смерть – такова наша повреждённая природа; Он – Податель жизни, ею полный, для нас – переполненный и преисполненный. Смерть для Него – противоречащее самой его природе явление. Вот камень в тяжесть гефсиманского борения.

«Грехи наши Он собою вознёс на древо». Тот, Чьей природе противоречит грех, принимает на Себя тяжесть злобы, ревности, корысти, предательства, трусости, циничных расчётов, жестокосердия… Но Он – в вечности. Он уже совершил Евхаристию, раздав свои Тело и Кровь – из своего крестного завтра. И зло Он в эти ночь и день принимает на Себя – из всех тысячелетий, всё то, с которым мы приходим в исповедальни, и то, в котором никто не кается. Нечеловеческая тяжесть; но Он её несёт.

И несёт Он то, что человеку вынести невозможно, не как герой-сверхчеловек или бесстрастный супермонах: Он идёт к страданию по-человечески, в полной мере проявляя Свою – и нашу – человеческую природу, не стыдясь её, но освящая в этот момент. Теперь для наших страха, тоски, ужаса – есть выход к Свету. Как пишет автор Послания к евреям, «мы имеем не такого первосвященника, который не может сострадать нам в немощах наших, но Который, подобно нам, искушен во всем, кроме греха» (Евр. 4, 15).

И, конечно, здесь мощный стимул для нашего испытания совести. Иоанн приводит свой аналог гефсиманской молитвы: «Душа Моя теперь возмутилась; и что Мне сказать? Отче! избавь Меня от часа сего! Но на сей час Я и пришёл»(Ин. 12, 27). Для каждого из нас этот час, требующий внутренней борьбы, приходит в своё время, и не раз. Не всегда мы его узнаём, как не узнал Пётр при допросе Иисуса и как едва не пропустил он его, по легенде, направляясь из Рима («Quo vadis, Domine?»). Высказать непопулярную позицию, не отказать в просьбе, поддержать гонимого, удержаться от злословия подчас требует мужества или просто — человечности, отказа от эгоизма, преодоления привычного, инстинктивного поведения, остановки на бегу.

Отдельным сюжетом — поддержка братьев. «Душа моя скорбит смертельно; побудьте здесь и бодрствуйте со Мною»(Мф. 26, 38). Как часто отмечаешь просьбу о молитве в суматохе дел, думаешь потом вернуться — и либо забываешь, либо не находишь… Такие ситуации учат не откладывать, останавливаться хотя бы на мгновение — ведь для кого-то его собственная Гефсимания происходит здесь и сейчас.

взято в facebook

Перед самым началом Своих страстей Господь собирает учеников на Тайную вечерю. Хотя Господь наш имел право сказать: «Я ничего не говорил втайне» (как Он сказал Своим врагам); хотя христианству чуждо настроение заговора и конспирации, а тем более пустая игра в мнимые тайны, в таинственность, в секреты, как это свойственно оккультистам, в сердце христианства — тайна.

Вечеря Христова — тайная. Во-первых, потому, что ученики собираются вокруг Учителя, ненавидимого миром, ненавидимого Князем мира сего, пребывающего в кольце злобы и смертельной опасности, которая являет великодушие Христа и требует верности от учеников. Это требование, нарушенное страшным предательством со стороны Иуды и несовершенно исполняемое другими учениками, которые впадают в дрёму от уныния, от унылых предчувствий, когда им должно бодрствовать с Христом во время моления о Чаше. Петр в оторопи страха с клятвами отрекается от своего Учителя. Все ученики разбегаются.

Но грань между верностью, хотя бы несовершенной, и полнотой предательства остается. Это страшная грань: непримиримое столкновение между Его великодушием и святостью, между Царством Божиим, которое Он возвещает и приносит людям, – и царством Князя мира сего. Это настолько непримиримо, что, приближаясь к тайне Христа, мы оказываемся перед последним выбором. Ведь мы приближаемся ко Христу так близко, как верующие других религий и вообразить не могут. Они не могут вообразить, что можно так приблизиться к Богу, как мы, когда мы вкушаем Христову плоть и пьем Его кровь. Это помыслить трудно, а каково выговорить! Каково было апостолам услышать впервые слова, которыми Господь устанавливал истину Евхаристии! И горе нам, если мы не испытываем хотя бы малой доли того трепета, который тогда должен был охватить апостолов.

Тайная вечеря является тайной и потому, что она должна быть укрыта от враждебного мира, и потому, что в ее существе — непроницаемая тайна последнего снисхождения Богочеловека к людям: Царь царствующих и Господь господствующих Своими руками омывает ученикам ноги и таким образом являет Свое смирение всем нам. Чем можно превзойти это? Только одним: предать Себя на смерть. И Господь делает это.

Мы — слабые люди. И когда наши сердца мертвеют, нам хочется благополучия. Но пока у нас живое сердце, грешное, но живое, — о чем тоскует живое сердце? О том, чтобы был предмет любви, бесконечно достойный любви, чтобы можно было такой предмет любви найти и служить ему, не жалея себя.

Все мечтания людей — неразумны, потому что это мечтания. Но они живые, пока живое сердце стремится не к благополучию, а к жертвенной любви, к тому, чтобы нас обрадовали неизреченным великодушием к нам и чтобы нам какой-то долей великодушия ответить на это и верно послужить Царю царствующих и Господу господствующих, который так великодушен к Своим слугам.

Господь наш в лице апостолов назвал нас своими друзьями. Об этом более страшно подумать, чем подумать о том, что мы рабы Божьи. Раб может в поклоне спрятать глаза; друг не может уклониться от того, чтобы встретить взгляд своего друга — укоризненный, прощающий, видящий сердце. Тайна христианства, в отличие от мнимых тайн, которыми ложные учения соблазняют людей, — это как непроницаемая для взгляда глубина прозрачнейшей воды, которая, однако, так велика, что дна мы не видим; да и нет его — дна.

Что можно сказать в этот вечер? Только одно: что Святые Дары, которые будут нам вынесены и поданы, — это те самые тело и кровь Христовы, которые в невообразимом потрясении сердца вкушали апостолы. И это наше собрание — это та самая длящаяся Тайная вечеря. Будем молиться, чтобы нам не выдать Божьей тайны — тайны, которая сплачивает нас со Христом, чтобы мы пережили эту теплоту тайны, не предали ее, чтобы мы ответили на нее хотя бы самой несовершенной верностью.

Блаженный Августин говорил о Евхаристии довольно трудные для нашего малодушного сердца слова. Он толковал Евхаристию, в частности, как призыв к мученическому подвигу: за тело и кровь, которые Христос предал за нас, мы должны быть готовы отдать наше тело и нашу кровь. К подвигу мученичества в полном смысле призваны немногие, и не будем говорить о вещах, слишком для нас высоких. Но если Господь наш предает нам, омыв наши ноги, Свое тело и Свою кровь, как же нам не терпеть великодушно хотя бы те малые невзгоды, которые нам приходится терпеть?!

Помолимся, чтобы нам никогда не забывать тайны, в которую мы взяты великой тайной — Тайной вечерью, чтобы нам никогда не выдать ее врагам видимым и невидимым, никогда не иметь окамененного нечувствия в отношении к ней. И чтобы наше сердце рвалось послужить Царю царствующих, который так милосерден, так близок — до последней близости, до близости вкушаемого нами Яства.

И еще одна мысль должна посетить каждого, кто слушает это Евангельское чтение. Мы видим, что Господь наш в земной Своей жизни соблюдал ветхозаветный Закон. И в город Иерусалим Он пришел в связи с тем циклом празднеств, которые были у иудеев, — между иудейской Пасхой и иудейской Пятидесятницей. Он пришел не разрушить, но исполнить, и Его жизнь началась с того, что Он по Закону подвергся обрезанию. Почему же в одном Господь наш так последовательно бросал вызов законничеству — в вопросе о полном бездействии, которого иудейские законники требовали от человека в субботу?

Конечно, это учит нас тому, что доброта важнее обряда, важнее обрядовой правильности, это избавляет нас от опасности обрядоверия. И всё-таки, кажется, дело не только в этом. Что значило для верующего иудея особо строгое почитание субботы? — Что творящая деятельность Бога окончена к седьмому дню: в седьмой день Бог опочил от трудов Своих, и эта завершенность Божьего творения празднуется каждую субботу.

И бездействие верующего — свидетельство о его вере в то, что мир изменен не будет. (Хотя у иудеев во времена Христа было учение, не очень ясное, о будущем веке и о воскресении, в которое верили фарисеи; саддукеи, впрочем, отрицали его, так что это еще не было всеобщей верой.) Если празднуется покой Бога, понимаемый как полное бездействие, как прекращение Его творчества, значит, мир стабилен. Это описано со скорбной красотой в книге Екклесиаста: что было, то и будет.

Этому Господь наш противопоставляет другое учение, не разрушающее смысл Ветхого Завета, но его дополняющее: покой Бога — это не прекращение Его творчества (хотя мир Божий завершен и совершенен в той мере, в какой он не испорчен действием падших духов и падших людей). Мы и сейчас, видя каждое творение Божье — распускающиеся ветви весной и любое другое творение, — слышим слова Творца о том, что это весьма хорошо.

Всё же замысел Бога еще не осуществлен — замысел о преображении мира. Бог создал нас людьми, а мы сами себя сделали падшими людьми. Но Бог хочет нас возвести к такому достоинству, для которого апостол Иоанн в своем послании не находит и слов, говоря: мы сейчас дети Божии, но не знаем, чтo будем. И слова Господа: Отец продолжает делать, продолжает творить, и Я продолжаю. Знамение этого — исцеление в субботу.

Милость Божия безгранична, щедра, она упреждает человека, его просьбы и мольбы, не говоря уже о его исправлении. Но милость Божия требовательна. Мы знаем, как мы себя ведем с чужими маленькими детьми и со своими детьми. Чужих маленьких детей, за которых мы не несем ответственности, мы рады приласкать, если уж не вовсе злые люди, дать им что-нибудь сладкое, обрадоваться за них и ничего от них не требовать. Мы за них не отвечаем. Это для них и для нас радость на мгновение, не имеющая продолжения и дальнейшего смысла. Но Бог добр к нам не как чужой дядюшка, который дарит нам конфетку и идет своим путем, ничего от нас не требуя. Христос встречает исцеленного Им человека и напоминает ему о том, что великая милость, им полученная, — это одновременно и требование: не греши. Чем больше Бог нам дает, тем больше Он от нас и требует.

Еще лучше будет, если мы поймем, что Его требовательность к нам — это самое лучшее, что Он нам дает. Слова «не греши» были сказаны человеку, исцеленному от очень тяжелой, очень длительной болезни, вызволенному из горчайшей беды. Но каждый из нас, даже живущий благополучной и как будто безопасной жизнью, не знает, над какими безднами проводит его, не зрящего, не видящего этих бездн, рука Божия. И эти слова обращены к каждому из нас: не греши, чтобы с тобой не сделалось чего худшего. Ибо даже те из нас (а много ли таких среди нас?), у кого нет воспоминаний о прошедшей мимо, чудом миновавшей тяжелой беде или беде уже настигшей и потом отступившей, имеют все основания знать, что с нами каждое мгновение может быть много хуже. Мы привели себя и Божий мир в такое состояние, когда беды должны с нами случаться. И благоразумно нам — не говоря о том, что это долг благодарности — не грешить, потому что не по грехам нашим поступает с нами Господь.

Сергей Аверинцев 

Расскажу один случай, который произошел у нас в монастыре. Как-то раз слово на литургии в Великий четверг говорил один из наших братьев – весьма талантливый, пламенный проповедник.

И в тот день Господь его так вдохновил и наставил, что проповедь, действительно, была замечательная, проникновенная. Я сам слушал в трепетном и возвышенном состоянии.

После проповеди я вышел из алтаря в храм, Причастие вот-вот должно было начаться. И тут со слезами на глазах ко мне подошла одна прихожанка: «Батюшка, я не собиралась, но поняла, что в этот день не могу не причаститься. Благословите, хоть я и не готовилась…»

Конечно, я благословил, ведь такой день, и явно видно, что человек на самом деле ощутил себя на Тайной Вечери Господа, почувствовал, что не участвовать в ней – это уподобиться Иуде. Думаю, Господь в тот день принял эту женщину среди причастников…

Нужно понимать конечную цель всех этих наших предпасхальных хлопот. Ведь мы стремимся отпраздновать не чей-то день рождения, день ангела или какое-то событие государственное, не имеющее отношения к Церкви. Это именно «день Господень», Воскресение Христово. И ради подготовки к Господнему дню уклоняться от Господнего таинства – совершенно нелепо.

Лучше не подготовиться к Пасхе в нашем, земном понимании, не наготовить каких-то блюд, всё равно ведь наедимся в послепасхальные дни. Но сейчас – Страстная седмица. И самое главное — идти с Господом, с Его учениками по этому скорбному страстному пути. Тогда и Пасха для нас будет торжеством, настоящим «Праздником праздников».

Главный мотив литургии Великого Четверга – песнопение «Вечери Твоея тайныя днесь, Сыне Божий…» В нём есть такие слова: «Не бо врагом Твоим тайну повем, ни лобзание Ти дам яко Иуда». Если говорить о современных христианах – каким врагам Господа какую тайну мы можем выдать?

Святые отцы говорили, что мы «распинаем» Господа своими грехами. Действительно, когда грешим, то отворачиваемся от нашего Господа и поворачиваемся в сторону греха.

Любой грех – это и есть предательство Бога. И каждый раз, исповедуясь, мы вспоминаем о том, что вновь и вновь уподобились Иуде, уподобились тем апостолам, которые оставили Христа, разбежались и оставили Его одного.

Но у нас есть два пути: путь Иуды и путь Петра. Всегда нужно помнить, что мы – с Петром, что мы ученики того, на ком Господь основал Свою Церковь. И поступать хотелось бы так, как поступил апостол Петр. Хоть он и смалодушничал, хоть и отрекся от Христа, но всё равно нашел в себе силы для покаяния и – самое главное – для изменения себя.

Впоследствии именно он, малодушный рыбак, который трижды сказал, что не знает «этого Человека», стал одним из самых мужественных проповедников Евангелия. Всегда нужно об этом помнить и взирать на его благой пример.

Люди неверующие упрекают христиан, что те используют исповедь для успокоения совести. Греши как хочешь и сколько хочешь, а потом покайся, и живи как ни в чем не бывало. Считают, что исповедь, причастие – это легкий путь. Так ли это?

Исповедь не содействует расслаблению, я бы сказал, наоборот, делает человека ответственным. Это в своем роде экзамен, до, во время и после которого мы испытываем отнюдь не чувства легкости и свободы, а напротив – сосредоточенности, внимания и ответственности.

Почему необходимо как можно чаще исповедоваться, спешить прибегать к этому таинству? Мы знаем слова Господа: в чем застану, в том и сужу. Действительно, неизвестно, когда застанет нас Страшный суд Господень. Это первое.

Второе. Существует такое понятие, как навык ко греху, привычка ко греху. Если исповедоваться раз в неделю, это будет один набор прегрешений: человек значительно ярче помнит свои мелкие оплошности, проступки, и это понуждает его относиться к себе более внимательно.

Если же исповедоваться раз в месяц или еще реже, сердце будет покрываться как бы некоторой коростой, под которой остаются видимыми только самые большие, выпуклые грехи. Это уже будет совершенно иной набор прегрешений, потому что на менее заметные, но не менее опасные, мы практически перестанем обращать внимание.

Если вовремя не исповедоваться, сразу после того, как согрешишь, рана в душе – а любой грех является именно раной – начинает увеличиваться, разрастаться. Так небольшой рубец на сердце человека незаметен, невидимо увеличивается и может достигнуть критических размеров, так что даже хирургическое вмешательство не поможет остановить этот процесс.

Так и здесь. Пока рубец невелик, пока грех «свеж», и мы видим его перед собой, нужно как можно быстрее его исповедовать. Чтобы ничто нас не тяготило, не прижимало к земле. Чтобы всем сердцем мы могли воспарить к нашему Богу.

C содроганием сердца слушаем мы страшный рассказ о предательстве Иудой своего Божественного Учителя. Конечно, вполне понятно и законно глубокое негодование против того, о ком Сам Господь наш Иисус Христос сказал Своим ученикам: Не двенадцать ли вас избрал Я? но один из вас диавол (Ин. 6:70).

Вероятно, не раз возникал у вас вопрос: зачем Господь, Всеведущий Бог, избрал Иуду в число двенадцати апостолов, ведь Он знал, что это за человек, знал, что он предаст Его?

То, что сделал Иуда, было предсказано пророком Давидом более, чем за тысячу лет до Рождества Христова. От лица Господа Иисуса Христа он говорит: Даже человек мирный со мною, на которого я полагался, который ел хлеб мой, поднял на меня пяту (Пс. 40:10). А в шестьдесят восьмом псалме сказано: жилище их да будет пусто, и в шатрах их да не будет живущих (Пс. 68:26).

Все то, что случилось в жизни Господа на земле, еще до сотворения мира было предуставлено в совете Божием: предусмотрено было падение Адама и Евы, предусмотрена глубокая развращенность рода человеческого. Было принято решение о том, что Второе Лицо Святой Троицы, Бог Слово, сойдет на землю, воплотится и Своей проповедью, Своей смертью на Кресте спасет погибающий род человеческий. И нас изумляет та бездна любви к погибающему человечеству, которая породила это решение. Итак, все было заранее предвидено и предвозвещено пророками. Страдания Христовы были описаны святым пророком Исаией так ярко, так сильно, как будто он сам присутствовал при них, за что и именуется он ветхозаветным евангелистом.

Почему же Иуда был избран в число учеников Христа? Потому, что должно было исполниться предвозвещенное пророками. Так было угодно Богу, так предуставил Бог, значит, так должно было произойти.

Об Иуде на Тайной Вечери Господь сказал страшное слово: Один из вас предаст Меня. Лучше было бы этому человеку не родиться (Мф. 26:21–24), – так ужасен грех его.

Чтобы понять, почему нужен был Иуда как орудие предания на смерть Господа, скажу, что Бог в глубокой древности не раз избирал сосудами гнева Своего людей, погрязших в грехах, безнадежных для истины.

Так, Он говорил устами пророка Исаии народу израильскому: И что вы будете делать в день посещения, когда придет гибель издалека? (Ис.10:3) О, Ассур, жезл гнева Моего, и бич в руке его – Мое негодование! Я пошлю его против народа нечестивого и против народа гнева Моего, дам ему повеление ограбить грабежом и добыть добычу и попирать его, как грязь на улицах. Но он не так подумает и не так помыслит сердце его; у него будет на сердце – разорить и истребить немало народов (Ис.10:5–7). Величается ли секира пред тем, кто рубит ею? Пила гордится ли пред тем, кто двигает ее? (Ис. 10:15).

Таким был фараон, не хотевший отпустить народ израильский из Египта; таков был страшный царь Навуходоносор. Таков был и Иуда.

Злыми Господь никого не творит. Злыми не рождаются. Злые потому злы, что сами избирают путь зла. Они могли бы быть добрыми, могли бы избежать страшной участи, если бы захотели. Помните основную, важнейшую истину: Бог насильно никого к Себе не привлекает, страхом и трепетом не заставляет повиноваться Ему. Только чистая и свободная любовь угодна Ему. Подчинение из страха не имеет никакой нравственной ценности.

Однако заглянем поглубже в сердце Иуды, ибо таким образом можем найти важное поучение и для нас самих.

И Иуда, если бы захотел, мог бы избежать этой страшной участи предательства. Он три года ходил с другими апостолами за Господом Иисусом Христом; три года слушал Его Божественные речи и был свидетелем великих чудес, творимых Им.

Сколько доброго и великого видел и слышал он от своего Учителя! Как кротко обращался с ним Спаситель, даже в тот страшный час Тайной Вечери, когда он готов уже был уйти, чтобы предать Господа первосвященникам. Он мог бы сурово и гневно обличить Иуду пред всеми, но не делает этого, а с глубокой печалью говорит ученикам, что один из них предаст Его, даже не называя его имени.

Он ждет, не погаснет ли мысль о предательстве в сердце Иуды, не раскается ли он в злодеянии, которое затевает, не откажется ли от намерения предать Господа. Но зло в сердце Иуды уже достигло такой огромной силы, что он даже не постыдился вместе с другими учениками спросить: Не я ли, Господи?

Господь и теперь не обличил предателя пред всеми учениками, лишь тихо произнес: Ты сказал. Это значило: «Ты признался сам, ты предашь Меня». И подал ему Святой Хлеб. И после сего куска вошел в него сатана, – говорит святой апостол Иоанн (Ин. 13:27). Сатана сотворил обитель свою в сердце Иуды подобно тому, как Дух Святой делает обителью Своей сердца чистых и праведных людей.

Сатана не сразу вселяется в сердце человека, он не имеет власти войти в него, особенно, если это сердце освящено великими Таинствами покаяния и Причащения. Не сразу вошел он и в сердце Иуды. Он соблазнял Иуду на зло и предательство в течение долгого времени, вероятно, и до того, как он стал апостолом, ибо мы знаем из Евангелия, что он был вором, значит и раньше, до апостольства, был поражен сребролюбием.

Когда же сатана полностью овладел сердцем Иуды? Тогда, когда у него уже окончательно созрело решение предать Спасителя и оставил его Дух Святой.

Но не один Иуда был жилищем диавола; многие люди до такой степени погрязли во зле, лжи, убийствах, воровстве, что и в них вселились злые духи. С ними произошло то, о чем говорил Господь Иисус Христос: Когда нечистый дух выйдет из человека, то ходит по безводным местам, ища покоя, и не находит; тогда говорит: Возвращусь в дом мой, откуда я вышел. И, придя, находит его незанятым, выметенным и убранным; тогда идет и берет с собою семь других духов, злейших себя, и, вошедши, живут там; и бывает для человека того последнее хуже первого. Так будет и с этим злым родом (Мф. 12:43–45).

Этот ужас вселения злого духа грозит каждому из нас, хотя мы и молимся, причащаемся Святых Тайн; ибо Тело и Кровь Христовы не талисман и не нечто, механически защищающее от всякого зла, от всех наветов диавола и ангелов его. Это великая, безмерная помощь Божия в нашей борьбе с искушениями от злых духов, если будет сердце наше чисто, если не будем постоянно, изо дня в день грешить.

Будем же хранить в сердцах наших слово Спасителя: Царство Небесное силой берется и только употребляющие усилие восхищают его (Мф. 11:12). Будем вести постоянную борьбу с пороками и страстями и не будем никого осуждать, помня о своих прегрешениях. Да подаст нам Свою всесильную помощь Господь и Бог наш Иисус Христос, Которому слава и держава со Безначальным Его Отцом и Пресвятым Духом во веки. Аминь.

святитель Лука (Войно-Ясенецкий)